— Через десять минут я буду в институте, — сказал я.
Шарлотта вернулась из Москвы! Всю дорогу я только об этом и думал. Когда вахтер поднимал шлагбаум перед моей машиной, никакого такси уже не было, я опустил боковое стекло и спросил:
— Где моя жена?
Оказалось, что она десять минут назад уехала вместе с Ланквицем. В кабинете на моем столе уже лежал приказ. Я пробел его, ничего не понял и прочел еще раз.
«В настоящее время в нашем министерстве рассматривается вопрос о передаче разработки ранее планированного нами метода Харры. Вследствие этого институт освобождается от ведения данной темы. Все отделы продолжают свою работу в соответствии с планом». Подпись: проф. д-р Ланквиц. С распоряжением ознакомить: 1. Партийное руководство. 2. Заместителя директора института (отдел апробации). 3. Отдел химии. 4. Рабочую группу Киппенберга».
Первая моя мысль была о Боскове, но он находился далеко. И вторая мысль: неужели ты и в самом деле думал, что можно многие годы жить полуправдой и изменить все одним волевым актом? Тут я потерял всякую способность соображать и выбежал вон из кабинета.
Я бросился в старое здание, к шефу. Я сунул бумагу фрейлейн Зелигер под нос и, еле сдерживаясь, спросил:
— Вы печатали эту чушь? — И уже вне себя: — Где моя жена? Где шеф?
Но Анни тут действительно была ни при чем, и мне следовало бы вести себя посдержаннее. Она, чуть не плача, забормотала:
— Господин профессор будет в институте только завтра. Ваша жена уехала вместе с господином профессором. Господин профессор просил, чтобы его не беспокоили, и дома тоже… И чтобы вы связались с доктором Кортнером.
Я сделал несколько глубоких вдохов и сказал уже мягче:
— Если ему что-нибудь от меня надо, пусть приходит сам. — Я ногой придвинул к себе стул, сел на него верхом и, положив руки на спинку, сказал: — Ладно! А теперь давайте выкладывайте, что тут в пятницу после обеда разыгралось с подружкой Вильде?
— Но, но… — забормотала она.
— Да не волнуйтесь.
И тогда Анни заговорила с неожиданной горечью в голосе:
— Ее вызвали к шефу, то есть сначала господин профессор пил с доктором Кортнером «курвуазье», а потом Кортнер привел эту… эту…
— Сотрудницу, — помог я ей.
— …сюда, — продолжала она. — Он даже принес блокнот для стенограмм! Потом что-то ей диктовал, и печатала она тоже там на портативной машинке…
— Еще раз поточнее! Кто диктовал, шеф или Кортнер?
— Нет, это был не господин профессор. Но после того, как Кортнер вышел из института с большим конвертом, господин профессор еще что-то ей продиктовал, и потом эта… эта…
— Сотрудница, — снова помог я ей.
— …тоже сразу же вышла из института, — закончила фрейлейн Зелигер.
Я попытался обдумать ситуацию. Но все без толку. И я спросил:
— Почему моя жена вернулась из Москвы?.
— Не знаю, — ответила Анни, — но, когда я приносила коньяк и кофе, ваша жена показалась мне очень расстроенной. Профессор несколько раз повторил: «Но, пожалуйста, пойми!» А потом, когда я уже выходила… — Она замялась.
— Ну, ну! — подбодрил я ее.
— Я слышала, как профессор сказал, что для вас и в личном плане лучше, если ваша жена…
Если бы в тот момент я вытянул из Анни все до конца, то узнал бы о сплетне, которая ходила обо мне и фрау Дегенхард. Тогда, наверное, я лишь пожал бы плечами и почувствовал себя увереннее. Но почему-то я вбил себе в голову, что Кортнер кое-что подозревает и выложил все шефу. И этот Киппенберг, который всегда был выше сплетен, начисто потерял равновесие, уже не мог в ту минуту отличить важное от неважного.
Я встал и, ткнув в приказ пальцем, произнес:
— Если кто-нибудь спросит, что все это значит, скажите, произошло недоразумение.
— Но господин про…
— У вас же в пятницу, — не дал я ей договорить, — было партийное собрание. Неужели вы серьезно думаете, что Босков это проглотит?
И я так энергично помахал бумажонкой перед ее носом, что она отпрянула. Опять Анни оказалась между двух стульев, и мне было ее даже жалко. Но помочь я ей ничем не мог. Я взглянул на часы и попросил:
— Пожалуйста, соедините меня с моей женой, она, должно быть, уже дома.
Анни набрала номер и передала мне трубку — длинные гудки, три, пять, десять раз. Я нажал на рычаг и, не прощаясь, вышел из комнаты.
В отделе химии дверь в главную лабораторию была распахнута настежь. Видно, приказ по институту здорово взволновал хадриановских химиков. Но их устрашающая, установка по-прежнему мирно булькала, а мешалка, сделанная Трешке, усердно крутилась. Мне сообщили, что Хадриан и Шнайдер ждут меня в новом здании. На вопрос, что же теперь будет, я ответил уклончиво: