— Возможно, не знаю, — сказал я, пристально глядя на Шарлотту.
— Что с тобой, у тебя что-нибудь случилось? — спросила она, и в ее голосе прозвучала тревога.
— Ничего, — ответил я, — что со мной может быть?
Шарлотта все больше и больше теряла равновесие, но я этого не замечал, а заметить должен был, хотя бы потому, что она не разговаривала со мной, как обычно — спокойно и несколько свысока.
— Когда ты будешь говорить с отцом, не забудь, пожалуйста, о том, что я тебе сказала по телефону. Он потребовал у меня объяснений, зачем я попросила прислать в Москву материалы твоей рабочей группы. Я не стала ничего выдумывать. Не знаю, как тебе это объяснить, Иоахим… Я не хочу причинять ему боль, но не могу дальше играть в эту игру… Когда я сегодня утром надевала белый халат, то показалась самой себе комедианткой, которая в тысячный раз должна исполнять в одной и той же пьесе одну и ту же роль без слов. — И тут Шарлотта опять заговорила с несвойственной ей прежде горячностью: — Я ничего не знаю об этом методе! Почему в вашем споре я должна становиться на чью-либо сторону? Когда меня в Москве спрашивали о ваших работах в области квантовой химии или о каких-то математических моделях для решения проблем внедрения новой технологии, знаешь, кем я себе показалась?.. У меня там началось какое-то просветление… Да, Иоахим, так оно и было: там у меня забрезжил какой-то новый свет, а вы тут…
Она не договорила. Дверь лаборатории шефа распахнулась, и Ланквиц произнес резко, даже не поздоровавшись:
— Раз уж я согласился тебя выслушать, почему ты заставляешь себя ждать?
Я пошел за Ланквицем в его лабораторию. У двери он остановился, скрестив руки на груди. Будучи маленького роста, он вынужден был смотреть на меня снизу вверх, поэтому он распрямился и постарался придать своему взгляду твердость. Это, видимо, далось ему с трудом. Через несколько мгновений передо мной опять стоял согнувшийся, с поникшими плечами, буквально за несколько дней состарившийся, растерянный человек.
— Может быть, ты будешь так любезен, — произнес он, — и объяснишь мне прямо, почему не выполняется мое письменное распоряжение? Что ты скажешь в свое оправдание? Только коротко и точно!
Продолжать работу любой ценой, решил я про себя и, ничего не разъясняя, коротко сообщил, о чем договорился в Тюрингии. Завтра он, как директор института, должен подписать двустороннее соглашение.
Ланквиц, выслушав меня, попытался было изобразить величие и твердость, но вместо этого он только удивленно поднял кустистые брови, а вместо того чтобы с достоинством покачать головой, затряс ею по-стариковски, и в лице его не было надменности и превосходства, была лишь паническая растерянность; он отвернулся от меня и подошел к окну. Монотонность его слов отнюдь не означала внутреннего спокойствия.
— Выкинь все это из головы! — сказал он. — Мы должны как можно быстрее возвратиться к нашим плодотворным исследованиям. Изволь выполнять план научных работ! С этим соглашением ты настолько перешел все границы, что я не намерен по таким вопросам вступать с тобой в какие-либо дискуссии. Все это предприятие — авантюра, не зря такой выдающийся ученый, как доктор Харра, не желает идти за тобой по столь несерьезному с точки зрения науки пути…
— Что ты говоришь… — сказал я. — Что с Харрой?
— Харра подал заявление об уходе.
Его слова меня подкосили, и дальше я только воспринимал информацию, но не перерабатывал ее.
— Впредь тебе следует хорошенько подумать над тем, как вести себя и в личной жизни, чтобы не ронять свое ученое звание и не позорить меня, не говоря уже о Шарлотте! Так не ведут себя по отношению к дочери Ланквица!
— Харра уволился… не может быть! — только и смог сказать я.
— Ты можешь взглянуть на его заявление, — снисходительно ответил Ланквиц. — Оно в моем кабинете. А сейчас извини меня и попроси ко мне Шарлотту.
В кабинете я увидел листок, который демонстративно лежал посередине чисто убранного стола. Моя жена все еще сидела в кресле. Я избегал ее взгляда, потому что между нами пролегло все до сих пор не высказанное, и, несмотря на изменения в программе, как это вот заявление, разговора не состоялось. Я пробежал глазами листок. В скупых словах Харра просил расторгнуть с ним договор и отказывался от положенного после подачи заявления срока.
С этим листком я направился в новое здание. По пути мне попалось несколько сотрудников, я кивал им как в тумане. Наконец я постучал в дверь к Харре.