Брат Антоний поднял взгляд, встречаясь с глазами Крида. В них он увидел что-то, чего раньше не замечал, — бездну, глубокую и холодную, словно космическая пустота.
— Да, монсеньор, — произнёс он, чувствуя, как слова застывают в горле. — Я передам ваше решение посланникам из Багдада.
Когда рыцарь ушёл, Виктор вернулся к карте. Его пальцы скользили по изображениям городов и земель, которые ещё предстояло покорить. Персия ждала его, а где-то в её древних глубинах скрывалось четвёртое кольцо.
Копьё на столе вспыхнуло ярче, словно отзываясь на его мысли. Крид поднял артефакт, чувствуя, как сила трёх колец течёт по его венам, сливаясь с его собственной сутью.
Он больше не был просто бессмертным человеком, ищущим способ прекратить своё бесконечное существование. Теперь он был чем-то большим — вестником нового порядка, архитектором мира, очищенного от скверны многобожия и ереси.
И если для достижения этой цели требовалось море крови… что ж, пусть будет море крови. В конце концов, именно там, где восходит солнце над морем крови, ждало его четвёртое кольцо. Ключ к следующему этапу его долгого пути.
Глава 2
Персидские земли раскрывались перед армией Рассветного ордена подобно дряхлеющему цветку. Город за городом, крепость за крепостью — всё падало перед неудержимой мощью воинства, ведомого бессмертным королём. Кирманшах, Хамадан, Исфахан — древние центры персидской культуры склонялись перед серебряным крестом, или обращались в руины и пепел.
Виктор Крид более не ехал в арьергарде, руководя сражением издалека, как подобало бы монарху. Теперь он всегда шёл в первых рядах, Копьё Судьбы в его правой руке сияло подобно маяку во тьме, завораживая и ослепляя. Три кольца на рукояти пульсировали с каждым ударом его сердца, наполняя воздух вокруг густым, почти осязаемым голубоватым свечением.
Там, где проходило его войско, не оставалось ничего от прежней жизни. Древние зороастрийские храмы огня, простоявшие тысячелетия, разрушались до основания. Мечети превращались в церкви или сжигались дотла, если считались «оскверненными» сильнее, чем могли быть очищены. Библиотеки, хранившие знания многих эпох, предавались огню — всё, что противоречило «истинной вере», должно было исчезнуть с лица земли.
За месяцы, проведённые в походе, армия Крида изменилась почти до неузнаваемости. Европейских крестоносцев — испанцев, французов, итальянцев, немцев — становилось всё меньше. Одни гибли в сражениях, другие заболевали в чужих землях, но большинство просто покидало ряды войска, устрашённые тем, во что превратился их поход.
На смену им приходили новые воины — местные жители, обращённые в христианство силой или страхом, дети, выросшие в лагерях Рассветного ордена, где их воспитывали в фанатичной преданности новой вере и её бессмертному королю. Их глаза горели тем же странным огнём, что виднелся теперь в глазах Крида — отблеском голубого пламени Копья.
Брат Антоний, один из немногих европейцев, всё ещё остававшихся в ближайшем окружении Виктора, всё чаще замечал, как меняются эти новобранцы. Сначала они становились просто фанатично преданными, готовыми умереть по одному слову короля. Но затем с ними происходило что-то ещё — они словно теряли часть своей человечности, становясь продолжением воли Крида, почти неотличимыми друг от друга, как клетки одного организма.
— Он больше не проповедует им, — шепнул как-то один из французских рыцарей брату Антонию. — Он просто… заражает их. Как свет свечи манит и сжигает мотыльков. Они смотрят в его глаза и что-то происходит с их душами.
Антоний не ответил, но в глубине души знал, что это правда. С каждым новым городом, с каждой новой победой, власть Крида над его войском становилась всё более пугающей, всё менее похожей на обычную власть полководца. Это было что-то иное, что-то сверхъестественное — словно сила трёх колец Копья распространялась через Виктора на всех вокруг.
Но вслух никто не смел высказать эти опасения. Король стал подозрителен, его гнев — страшен. Любой намёк на сомнение в его миссии карался немедленной и жестокой смертью. Даже Изабелла, столетиями деля с ним путь, теперь держалась в тени, её влияние на Крида почти исчезло.
Самарканд предстал перед армией Рассветного ордена в лучах восходящего солнца — величественный город на Шёлковом пути, перекрёсток культур и религий, место, где сходились торговые караваны со всех концов известного мира. Его голубые купола и минареты, изразцовые стены и просторные площади казались миражом после долгого пути через суровые земли Персии.