Не дожидаясь ответа, он сделал едва заметный жест. Новые командиры, фанатики Рассветного ордена, бросились на европейцев, и шатёр наполнился звоном стали и криками. Но это была неравная битва. В глазах новообращённых горел нечеловеческий огонь, их движения были слишком быстрыми, слишком точными для обычных смертных.
Граф Альварес, видя, как падают его товарищи, прорвался сквозь ряды противников и бросился прямо на Крида, занося меч для смертельного удара.
— За истинную веру! — выкрикнул он, вкладывая в удар всю свою силу и отчаяние.
Виктор даже не попытался уклониться или парировать. Меч испанца опустился на его плечо… и разлетелся на куски, словно столкнувшись не с плотью и костью, а с несокрушимой скалой.
Крид схватил графа за горло одной рукой и поднял над землёй, словно тот ничего не весил.
— Вы все забыли, кто я такой, — произнёс Виктор, и его голос больше не был человеческим — в нём звучали отголоски тысячелетий и сила, превосходящая смертное понимание. — Я Бессмертный. Я тот, кто нёс бремя вечности, когда ваши предки ещё не спустились с деревьев. Я тот, кто видел истину по ту сторону завесы времён.
Он сжал пальцы, и шея Альвареса хрустнула, словно сухая ветка. Отбросив безжизненное тело, Крид повернулся к остальным европейцам, всё ещё сражавшимся с его фанатиками.
— Довольно! — прогремел его голос, и все застыли, словно поражённые громом.
Виктор шагнул вперёд, Копьё в его руке светилось ярче солнца, заставляя щуриться даже самых преданных его слуг.
— Вы хотели бросить мне вызов? — спросил он, обращаясь к европейским рыцарям. — Вы хотели остановить то, что предначертано самим провидением? Тогда умрите, как подобает воинам. В бою, от руки того, за кем вы некогда пошли.
И прежде чем кто-либо успел отреагировать, Крид перешёл в атаку. Но это была не атака человека — это был вихрь разрушения, воплощение силы, неподвластной смертным. Копьё в его руках оставляло следы голубого пламени в воздухе, прорезая доспехи, как бумагу. Там, где не доставало Копьё, действовали его руки — нечеловечески сильные, способные разрывать сталь и плоть с равной лёгкостью.
Рыцари сражались отчаянно, но против Крида у них не было ни единого шанса. Он двигался слишком быстро, ударял слишком сильно, а любые раны, которые им удавалось нанести, затягивались почти мгновенно.
Брат Антоний, забившись в угол шатра, смотрел на бойню широко раскрытыми глазами. Перед ним был не человек, за которым он следовал всю свою жизнь, а нечто иное — существо из другого мира, облечённое в человеческий облик.
Когда всё закончилось, пол шатра был залит кровью. Последние европейские крестоносцы лежали мёртвыми, их тела разорваны на части нечеловеческой силой. Крид стоял посреди этого кровавого озера, его доспехи и лицо были забрызганы кровью, но он не обращал на это внимания. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, словно он видел что-то за пределами этого мира.
— Братья, — обратился он к выжившим командирам — своим фанатикам с горящими голубым огнём глазами. — Уберите эти останки и готовьте армию к выступлению. Самарканд ждёт нас.
Когда они вышли, в шатре остались только Крид и брат Антоний. Старый рыцарь всё ещё не мог двинуться с места, парализованный ужасом от увиденного.
Виктор медленно повернулся к нему, и на мгновение Антонию показалось, что в его глазах мелькнула тень прежнего человека — того, за кем он когда-то пошёл, в кого верил.
— А ты, старый друг? — тихо спросил Крид. — Ты тоже считаешь меня чудовищем?
Брат Антоний хотел солгать, хотел сказать то, что Виктор хотел услышать. Но он не мог. Не после того, что видел.
— Да, — прошептал он, закрывая глаза в ожидании смерти. — Вы стали тем, против чего сами когда-то боролись, монсеньор. Вы стали подобны Абаддону.
Он ждал удара, ждал, что сильные руки сомкнутся на его горле или что Копьё пронзит его сердце. Но ничего не происходило. Когда он открыл глаза, Крид стоял у входа в шатёр, глядя на Самарканд, раскинувшийся внизу под холмами.
— Возможно, ты прав, — произнёс Виктор так тихо, что Антоний едва расслышал. — Возможно, грань между мной и Абаддоном стирается с каждым найденным кольцом. Но я не могу остановиться. Не теперь, когда четвёртое кольцо так близко.
Он повернулся к старому рыцарю, и в его взгляде была усталость, которую Антоний никогда раньше не видел.