Вначале это вызывало напряжение и конфликты. Но Крид терпеливо разрешал каждый спор, находя компромиссы, показывая, как различия могут стать источником силы, а не слабости. Постепенно вражда уступала место уважению, а уважение — боевому братству.
В центре своей ставки на Сахалине Виктор создал особое пространство — храм без стен, где небо служило куполом, а морские волны — музыкой для медитации. Здесь он проводил долгие часы в сосредоточении, готовя не только тело и разум, но и душу к предстоящей битве.
Он знал: столкновение с Абаддоном будет не просто военным противостоянием. Это будет битва двух древних сил, двух противоположных принципов, корни которых уходят во времена до начала записанной истории.
И в глубине души Крид понимал, что на этот раз победа не гарантирована. Абаддон тоже изменился за прошедшие века. Он стал хитрее, терпеливее, научился использовать не только грубую силу, но и манипуляции, обман, чужие страхи и желания.
В один из последних дней перед выступлением, когда закат окрашивал волны в кроваво-красный цвет, Виктор почувствовал странное колебание в воздухе — словно сама ткань реальности натянулась и задрожала. Он поднял голову от карт, которые изучал, и увидел перед собой размытый силуэт, постепенно обретающий чёткость.
Это был Хранитель — тот самый старик, которого он встретил у хижины у подножия горы Фудзи, и который потом появлялся в тибетском храме. Но теперь он выглядел иначе — более прозрачным, словно его присутствие здесь было лишь частичным.
— Ты чувствуешь это, Бессмертный? — спросил Хранитель без предисловий. — Время сжимается, пространство искривляется. Врата готовятся к открытию.
Крид кивнул. Он действительно ощущал это — странное напряжение в воздухе, словно перед грозой, но более глубокое, более фундаментальное. Четыре кольца внутри него пульсировали сильнее, резонируя с этими изменениями.
— Абаддон тоже это чувствует, — продолжил Хранитель. — Он ускоряет свои планы. Готовит ритуал, который позволит ему использовать силу пятого кольца даже без остальных четырёх.
Виктор нахмурился.
— Это возможно?
— Не полностью, — ответил старик. — Он не сможет полностью открыть врата времени. Но создаст… трещину. Достаточно широкую, чтобы часть того, что за вратами, просочилась в наш мир.
Он сделал шаг ближе, и его фигура стала ещё более прозрачной, словно таяла в воздухе.
— Ты должен остановить его, Бессмертный. Не ради себя, не ради своего бессмертия, а ради всего мира. Того, что есть, и того, что может быть.
Крид задумчиво кивнул.
— Я готов, — просто ответил он. — Мои воины готовы. Мы выступаем завтра на рассвете.
Хранитель улыбнулся — печальной, мудрой улыбкой существа, видевшего слишком много для одной жизни.
— Тогда я не буду задерживать тебя. Лишь скажу: помни, что сила, которая теперь часть тебя, — это не просто оружие. Это ключ, инструмент преображения. Используй её мудро.
С этими словами старик растаял в воздухе, оставив после себя лишь лёгкое голубоватое свечение, быстро рассеявшееся в сумерках.
Виктор долго смотрел на то место, где стоял Хранитель, затем повернулся к открытому морю. Его решимость окрепла, сомнения развеялись. Он знал, что должен делать, и был готов идти до конца.
Рассвет следующего дня застал маньчжурское войско уже в движении. Тридцать тысяч воинов — невероятное число для народа, веками разделённого на враждующие племена — двигались на юг, к границам Китая. Они шли не сплошной массой, а отдельными отрядами, каждый со своей задачей, своим маршрутом, своим временем выхода на позицию.
Крид ехал во главе центрального отряда, состоявшего из лучших воинов всех племён. Его высокая фигура на белом жеребце была видна издалека. Он не носил доспехов — его тело, обволакиваемое едва заметным голубоватым сиянием, не нуждалось в такой защите. Вместо оружия при нём был лишь простой посох, но все знали: истинное оружие Виктора Крида теперь было частью его самого.
По обе стороны от него ехали вожди племён, каждый во главе своего отряда. Нургачи со своими следопытами, знавшими каждую тропу вдоль Великой стены. Хунтайши с быстрыми всадниками южных степей. Могучий Баркал с воинами таёжных лесов, чьи топоры могли рубить камень как дерево. Молодой Хайлан, чьи лучники поражали цель, которую едва могли различить глаза обычного человека.