— Хорошо, — ответил он после недолгого размышления. — Я отпущу их. Но взамен требую безопасного прохода в Запретный город и личной аудиенции с императором.
Генерал с явным облегчением кивнул.
— Это будет исполнено, чужеземец. Ты получишь эскорт из императорской гвардии и будешь представлен Сыну Неба с подобающими почестями.
Виктор развернулся к своей странной армии. Он поднял руки, и голубое сияние вокруг него усилилось, разрастаясь, охватывая всё пространство, где стояли преображённые солдаты. Послышался звук, напоминающий глубокий вздох, раздавшийся из пятидесяти тысяч глоток одновременно.
А затем начался процесс трансформации, обратный тому, что произошёл на Сахалине. Голубое пламя в глазах солдат начало тускнеть, их механические, безжизненные позы смягчались, возвращаясь к естественной человеческой анатомии. На лицах, прежде лишённых всякого выражения, появлялись эмоции — сначала замешательство, затем страх, наконец осознание.
Крид не просто отпускал их — он возвращал им то, что забрал: их личности, воспоминания, сущность. Но не полностью, не в том виде, в котором они существовали раньше. Теперь в них оставалась частица его силы, его сознания, подобно семени, которое будет расти с годами, меняя их восприятие, их понимание мира.
Когда процесс завершился, пятьдесят тысяч бывших китайских солдат, теперь вновь обретших себя, опустились на колени перед Виктором. Не по принуждению, а по собственной воле — их разум, соприкоснувшийся с сознанием существа, прожившего тысячелетия и постигшего тайны, недоступные обычному человеку, был навсегда изменён этим опытом.
— Идите, — произнёс Крид, обращаясь к ним. — Возвращайтесь к своим семьям, к своим домам. Живите в мире и помните то, что вы узнали.
Они поднялись и начали расходиться — не строем, а порознь или малыми группами, как обычные люди. Но в их глазах всё ещё мерцал слабый отблеск голубого пламени, незаметный для обычного взгляда, но хорошо видимый тем, кто знал, что искать.
Генерал наблюдал за этой сценой с благоговейным ужасом. Когда последний из солдат ушёл, он повернулся к Криду.
— Ты… вернул им жизнь, — произнёс он с изумлением. — Но они изменились.
— Как меняется всякий, кто прикоснулся к тому, что превосходит его понимание, — спокойно ответил Виктор. — Не бойся за них. Они не враги твоему императору. Наоборот, они станут его самыми верными подданными — но не из страха или преданности традиции, а из понимания более глубокого порядка вещей.
Генерал не вполне понял эти слова, но кивнул, как будто понял. Затем указал на Пекин, чьи ворота теперь открывались, выпуская эскорт императорской гвардии в роскошных парадных доспехах.
— Твой путь в Запретный город, чужеземец. Да будет он мирным.
Запретный город был ярким воплощением мощи и величия китайской цивилизации. Его дворцы и храмы, павильоны и сады — всё дышало древностью и мудростью, накопленной за тысячелетия. Даже Виктор, повидавший немало чудес света за свою долгую жизнь, был впечатлён гармонией и масштабом этого места.
Его провели через множество ворот, каждые из которых были более величественны, чем предыдущие, через анфилады дворцов и храмов, чьи стены были покрыты золотом и драгоценными камнями. Наконец, он достиг сердца Запретного города — Зала Высшей Гармонии, где император Китая восседал на Драконовом троне, окружённый сановниками и придворными.
Император был молод — не более двадцати лет, но его лицо уже несло печать власти и высокомерия, присущую тем, кто вырос, зная, что мир вращается вокруг них. Он смотрел на Крида с нескрываемым страхом, смешанным с любопытством, как смотрят на редкое и опасное животное, запертое в клетке.
— Ты тот, кого называют Бессмертным, — произнёс император, его голос был высоким и резким, с нотками нервозности, которую он пытался скрыть за напускной уверенностью. — Тот, кто осмелился вторгнуться на земли Поднебесной и бросить вызов нашей мощи.
Виктор спокойно выдержал этот взгляд. Он не поклонился, как того требовал этикет, но и не проявил неуважения — просто стоял прямо, как равный перед равным.
— Я Виктор Крид, — ответил он. — Вождь объединённых маньчжурских племён. И я пришёл предложить мир — истинный мир, основанный не на подчинении, а на взаимном уважении.
Император нахмурился, явно недовольный тем, что чужеземец осмелился говорить с ним как с равным.