Виктор повернулся к ней, в который раз поражаясь её проницательности. Большинство людей видели в нём лишь то, что он позволял им видеть — успешного бизнесмена с необычной внешностью, эксцентричного коллекционера древностей, человека, увлечённого восточной философией. Но Изабель всегда видела больше, чувствовала глубинную сущность Бессмертного, скрытую за обыденным фасадом.
— Да, — просто ответил он. — В туннеле была комната. В ней — артефакт, связанный с моим прошлым. И послание… от моего учителя.
Он достал из кармана компас и положил его на стол между ними. Бронзовый диск тускло блеснул в лучах послеполуденного солнца, древние символы на его поверхности казались почти живыми, пульсирующими в такт с невидимыми энергетическими течениями.
— Красивая вещь, — заметила Изабель, не пытаясь прикоснуться к компасу. Она слишком хорошо знала, что некоторые предметы, связанные с Виктором, лучше не трогать без разрешения. — И что он делает?
Крид невесело усмехнулся.
— Показывает путь, — ответил он. — Не на север или юг, а… между мирами. К местам и людям, которых иначе невозможно найти.
Он помолчал, затем заставил себя произнести:
— Мне нужно будет уйти, Белль. Скоро. Есть… угроза. Что-то древнее и опасное пробуждается, и я должен найти человека, который знает, как с этим справиться.
Изабель медленно кивнула. За годы совместной жизни она привыкла к тому, что её спутник иногда исчезает — на дни, недели, иногда месяцы, — а затем возвращается с новыми знаниями, новыми шрамами и новыми тайнами в глазах. Но обычно он давал ей больше информации, больше контекста.
— Насколько это опасно? — спросила она, прямо глядя ему в глаза. — И насколько срочно?
Виктор выдержал её взгляд.
— Достаточно опасно, чтобы угрожать… многому, — ответил он уклончиво, не желая пугать её размахом возможной катастрофы. — Но не настолько срочно, чтобы я не мог провести ещё несколько дней с вами.
Он взял её руку в свою, чувствуя тепло и силу её пальцев.
— Я не уйду немедленно, Белль. Слишком много раз я бросался в самую гущу сражения, не оглядываясь назад. На этот раз… я хочу сначала насладиться тем, что защищаю.
Изабель сжала его руку, её глаза увлажнились, но она быстро справилась с эмоциями. Не в её характере было поддаваться слабости, даже в такие моменты.
— Что ты хочешь сделать, прежде чем уйти? — спросила она практичным тоном, который Виктор так ценил. Не бесполезные сожаления, не попытки отговорить его, а прямой вопрос: что мы можем сделать с имеющимся временем?
Крид задумался, глядя туда, где близнецы, увлечённые своими исследованиями, склонились над прудом, их тёмные головы почти соприкасались, так похожие друг на друга.
— Всё, что мы планировали на лето, — ответил он. — Но сжатое в несколько дней. Море. Рим. Верховая езда. Наши традиционные вечера у камина, когда я рассказываю им истории древних цивилизаций…
Он повернулся к Изабель, в его глазах мелькнула такая неприкрытая нежность, что у неё перехватило дыхание.
— И тихие ночи с тобой, Белль. Когда дети уснут, а звёзды так ярки, что кажется, можно дотянуться до них рукой.
Она прикусила губу, сдерживая волнение, затем решительно кивнула.
— Так и сделаем, — сказала Изабель. — Начнём прямо сегодня. У меня есть бутылка того красного вина, которое ты любишь. У детей есть новые истории о своих земноводных друзьях. А ночь обещает быть ясной и тёплой.
Она поднялась, намереваясь начать приготовления к вечеру, но Виктор удержал её руку.
— Спасибо, — тихо произнёс он.
— За что? — удивилась Изабель.
— За понимание. За то, что не пытаешься удержать меня или изменить то, что я есть. За то, что принимаешь мою сущность со всеми её странностями и обязательствами.
Она наклонилась и легко коснулась губами его лба — там, где обычно пульсировало голубое сияние, когда его эмоции были особенно сильны.
— Я полюбила тебя не вопреки твоей сущности, а вместе с ней, — просто ответила Изабель. — А теперь давай не будем тратить время на слова, которые можно заменить действиями.
Она отправилась на кухню готовить особый семейный ужин, а Виктор остался на террасе, наблюдая за детьми и думая о предстоящих днях — последних мгновениях покоя перед новой бурей, которая, он был уверен, окажется не менее яростной, чем все предыдущие бури в его бесконечно долгой жизни.