Пока кожа пропитывалась, Крид обратился к своему внутреннему миру, вступая в состояние глубокой медитации. Он опускался всё глубже в собственное сознание, проходя слой за слоем, от поверхностных мыслей к глубинным воспоминаниям, от них — к самой сути своего бытия.
Что делало его Виктором Кридом? Не Бессмертным, не носителем колец, не воином или мудрецом, а именно… им самим? Какие воспоминания, какие ценности, какие привязанности составляли ядро его личности?
Лицо Изабель, улыбающейся в лучах итальянского солнца. Смех близнецов, эхом разносящийся по оливковой роще. Ощущение тепла их маленьких рук в его ладонях. Эти образы возникали снова и снова, словно маяки в тумане тысячелетних воспоминаний. Да, его семья была сердцем его нынешней сущности.
Но было и что-то ещё, более древнее, более фундаментальное. Стремление защищать. Воля к противостоянию хаосу и разрушению. Неискоренимая вера в то, что даже в самой глубокой тьме есть место для света. Эти качества были с ним с самого начала, ещё до встречи с Копьём Судьбы, до становления Бессмертным.
Виктор вернулся из глубин медитации, чувствуя, что нашёл то, что искал — квинтэссенцию своего «я», то, что должно сохраниться даже при слиянии с праматерией.
Он достал лоскут кожи из раствора. Теперь тот напоминал тонкий пергамент — гибкий, но прочный, с едва заметным голубоватым оттенком от пропитавшей его энергии колец.
Крид взял кисть, обмакнул её в чернила из собственной крови и начал писать. Не обычные слова или символы, а нечто среднее — узор из знаков, напоминающих одновременно даосские печати, руны древних германцев и иероглифы забытых цивилизаций. Это был язык, непереводимый на человеческую речь, язык чистой сути, чистого намерения.
Каждый знак, начертанный на коже-пергаменте, содержал не просто информацию, но частицу его сущности, его духа. Виктор вкладывал в них свои самые сокровенные воспоминания, свои глубочайшие убеждения, своё неискоренимое стремление к защите тех, кто нуждается в защите.
Но кроме этого эмоционального и духовного содержания, он включил и практическую информацию: имена близнецов и Изабель, координаты их виллы в Сполетто, дату их рождения и важные события их совместной жизни. Всё, что могло помочь ему вспомнить, кто он и что для него важно, если память начнёт меркнуть под напором праматерии.
Работа заняла часы. Ночь сменилась рассветом, а Виктор всё писал и писал, заполняя страницу из собственной кожи символами, которые были одновременно и письменами, и магическими печатями, и кодированными воспоминаниями.
Когда последний знак был начертан, Крид посыпал страницу порошком лунного камня, который вступил в реакцию с чернилами, заставляя символы светиться мягким голубым светом — тем же, что пульсировал в его глазах и окружал его фигуру. Теперь страница была не просто записью, но живым артефактом, связанным с его сущностью нерушимыми узами.
Виктор осторожно вклеил страницу в «Книгу Теней», используя особый состав, предотвращающий её деградацию. Теперь, даже если он забудет себя, эта страница сохранит его суть, его ядро, его истинное «я». Она станет якорем, который позволит ему вернуться из пучины хаоса, если слияние с праматерией окажется слишком разрушительным для его сознания.
Закончив работу, Крид бережно закрыл книгу и убрал её в потайной карман своего дорожного плаща. Затем подошёл к окну, глядя, как первые лучи солнца окрашивают море в розовые и золотые тона. Новый день начинался, возможно, один из последних дней, когда он всё ещё был просто Виктором Кридом.
— Я вернусь к вам, — тихо произнёс он, думая о своей семье. — Каким бы ни был исход, я найду путь обратно.
Его решение было принято. Он последует за компасом, найдёт место, где сходятся нити мироздания, и встретится с праматерией. Станет сосудом для древней силы, надеясь сохранить достаточно от своей сущности, чтобы однажды вернуться к тем, кого любит.
С этой мыслью Виктор Крид покинул свой номер и направился к гавани, где арендовал небольшую яхту. Компас указывал на юго-восток, в открытое море. Где-то там, вдали от людских глаз, находилась точка, где врата времени были наиболее тонки, где должно было произойти его слияние с первозданным хаосом.