Праматерия сгустилась, приобретая подобие формы — нечто, напоминающее одновременно человеческую фигуру и космический вихрь, дракона и геометрическую абстракцию. В её центре пульсировало ядро чистой энергии, излучающее свет всех цветов спектра и многих других, не видимых человеческому глазу.
«Ты боишься», — заметила она, и снова это не было упрёком или насмешкой, лишь констатацией факта.
— Да, — честно ответил Крид. — Боюсь потерять себя. Забыть тех, кого люблю. Стать чем-то иным, не способным вернуться к ним.
Праматерия колебалась, словно обдумывая его слова. Затем из её бесформенной массы выдвинулось нечто, похожее на щупальце или руку, и потянулось к Виктору.
«Сначала давай посмотрим, достоин ли ты», — передала она концепцию в его разум, и Крид понял: сейчас начнётся испытание.
Щупальце коснулось его груди, там, где под кожей пульсировали пять колец Копья Судьбы. В тот же миг Бессмертный почувствовал, как что-то проникает в его сознание, прорезая защитные барьеры, выстроенные веками тренировок и медитаций, добираясь до самых глубоких, самых тёмных уголков его души.
Праматерия исследовала его воспоминания, его мысли, его страхи и желания. Она видела каждый его поступок, каждый выбор, сделанный за тысячелетия существования. Видела моменты триумфа и отчаяния, акты милосердия и вспышки ярости, проявления величайшей мудрости и мгновения страшных ошибок.
Виктор чувствовал себя обнажённым, полностью открытым перед этой древней силой. Не было ни одной тайны, ни одной мысли, которую он мог бы скрыть. И в этой абсолютной открытости было что-то одновременно ужасающее и… освобождающее.
«Интересно», — передала праматерия после того, что показалось вечностью исследования. «Ты носишь маску защитника, героя, но внутри знаешь: в тебе есть потенциал стать таким же, как Абаддон. Ты боишься этого».
— Каждый день, — прошептал Крид, чувствуя, как правда, которую он едва признавал перед самим собой, вырывается на поверхность. — Каждый день я боюсь, что сила развратит меня, как развратила его. Что я стану тем, против чего всегда боролся.
«И это делает тебя сильнее, а не слабее, — ответила праматерия. — Тот, кто не осознаёт своей тьмы, обречён стать её рабом».
Щупальце отдёрнулось от груди Виктора, оставив странный ожог — не от жара, а от соприкосновения с силой, слишком древней и могущественной для контакта с обычной плотью, даже такой необычной, как у Бессмертного.
«Ты подходишь, — передала праматерия. — Теперь решай: примешь ли ты меня добровольно, или мне придётся пробивать себе путь в этот мир иным способом?»
Виктор глубоко вдохнул. Момент выбора настал. Он мог отказаться, и тогда… что? Праматерия найдёт другой путь, возможно более разрушительный. Или он мог согласиться, рискуя всем, что делало его… им.
Он вспомнил страницу из собственной кожи, хранящуюся в «Книге Теней». Якорь для его сущности, страховка на случай, если его сознание будет размыто слиянием с первозданным хаосом. И он вспомнил лица тех, ради кого шёл на этот риск — Изабель, София, Александр. Его семья, его якорь в бесконечности бытия.
— Я принимаю тебя, — твёрдо сказал Крид, распрямляя плечи и прямо глядя в центр вихря праматерии. — Но на моих условиях. Ты входишь в меня, а не я растворяюсь в тебе. Ты становишься частью моей сущности, а не поглощаешь её.
Праматерия заколебалась, словно обдумывая эти наглые для смертного существа условия. Затем из её центра донёсся звук, похожий одновременно на смех и на рёв водопада.
«Смело, — передала она. — Но ты не в том положении, чтобы диктовать условия».
И с этими словами она бросилась на Виктора — не одним щупальцем, а всей своей массой, окутывая его фигуру коконом первозданного хаоса, проникая в каждую пору, в каждую клетку его тела.
Крид закричал от боли, которая превосходила всё, что он испытывал за тысячелетия существования. Это была не просто физическая агония, но и ментальная, духовная — ощущение, будто каждый атом его существа разрывается и перестраивается одновременно.
Он боролся — не против праматерии, а за сохранение себя. Вокруг его сознания выстраивались барьеры, созданные веками тренировок и медитаций. Образы тех, кого он любил, служили якорями, не позволяющими его разуму раствориться в бездне первозданного хаоса.
А пять колец Копья Судьбы, слившиеся с его сущностью, вибрировали, резонируя с энергией праматерии, направляя её, фильтруя, трансформируя из разрушительной силы в нечто более… управляемое.