Он мгновенно вспомнил странный медальон, который подарил дочери перед уходом. Древний артефакт из металла, напоминающего серебро, с голубоватым оттенком и выгравированным лабиринтом-мандалой. Медальон, который, по легенде, «помогает видеть вещи такими, какие они есть на самом деле».
Могла ли эта вещь как-то повлиять на Софию? Могла ли она активировать что-то дремлющее в крови девочки — наследие её необычного отца?
Виктор быстро собрал вещи, расплатился за номер и поспешил в порт. Времени на долгие размышления не было. Его дочь нуждалась в нём, и он должен был добраться до Сполетто как можно скорее.
Но внутри его сознания праматерия волновалась, словно предчувствуя что-то важное. Виктор чувствовал её беспокойство, её странное возбуждение, когда он думал о дочери. Словно древняя сила узнавала что-то знакомое, родственное в образе Софии, проносящемся в его мыслях.
«Что ты скрываешь от меня?» — мысленно спросил Крид, обращаясь к праматерии внутри себя.
Ответ пришёл не словами, а образами, концепциями, слишком сложными для человеческого языка. Но их смысл был ясен: София была не просто дочерью Бессмертного. В ней дремала сила, родственная силе колец Копья Судьбы, но иная, комплементарная. И теперь, когда Виктор стал сосудом для праматерии, этот потенциал начал пробуждаться, откликаясь на присутствие древней силы, словно отдалённое эхо.
Крид стиснул зубы, направляясь к парому, который должен был доставить его на материк. София, его малышка… Неужели и она обречена на судьбу, подобную его собственной? Неужели и ей предстоит нести бремя сил, превосходящих человеческое понимание?
Нет, решил Виктор. Он не допустит этого. Он найдёт способ защитить дочь, направить её потенциал в безопасное русло, дать ей выбор, которого не было у него самого. С новой силой, текущей в его венах, с мудростью тысячелетий за плечами, с праматерией, интегрированной в его сущность, он должен был найти путь.
Стоя на палубе парома, уносящего его к материку, Виктор смотрел на горизонт, где небо встречалось с морем. Впереди ждало новое испытание, возможно, самое сложное из всех, что он проходил за свою долгую жизнь. Но он был готов. Более чем когда-либо.
— Я иду, дочка, — прошептал Крид, и его слова, казалось, эхом разнеслись по самой ткани реальности, вызывая лёгкую рябь в структуре пространства-времени. — Держись. Я иду.
Дорога домой казалась Виктору бесконечной. Паром до материка, скоростной поезд до Рима, затем аренда автомобиля до Сполетто — каждая секунда промедления отдавалась в его сердце болью, усиленной новыми чувствами, которые принесла праматерия. Он ощущал не только собственное беспокойство, но и странный резонанс, доносящийся из-за многих километров — слабый, но настойчивый зов, исходящий от его дочери.
София. Его маленькая, любознательная София, которая всегда смотрела на мир глазами, видящими больше, чем положено обычному человеку. Неужели медальон, который он подарил ей, пробудил что-то дремлющее в её крови — наследие отца, способное стать как благословением, так и проклятием?
Мысли роились в голове Крида, пока его руки сжимали руль арендованного «Альфа Ромео». Автомобиль мчался по извилистым дорогам Умбрии, среди оливковых рощ и виноградников, под ярким итальянским солнцем, которое сейчас казалось Виктору холодным и безжалостным.
Праматерия внутри него реагировала на его эмоции, создавая странные эффекты — порывы ветра, возникающие ниоткуда, лёгкие изменения гравитации, заставляющие автомобиль на мгновение отрываться от дороги на поворотах. Виктор стискивал зубы, сдерживая эту силу, направляя её внутрь, не позволяя вырваться наружу. Контроль, выработанный тысячелетиями, был сейчас важнее, чем когда-либо.
Наконец, за поворотом показалась знакомая подъездная дорожка, ведущая к вилле. Крид почувствовал, как его сердце сжалось от странного предчувствия. Что-то изменилось. Место, которое он считал домом, ощущалось теперь иначе — словно на картину, написанную тёплыми красками, наложили холодный голубоватый фильтр.
Он остановил машину перед виллой и вышел, внимательно изучая окружающее пространство новыми чувствами. Энергетические потоки, обычно спокойные и гармоничные в этом месте, были искажены, закручены в странные узоры, напоминающие те символы, что он начертал на странице из собственной кожи.