Лицо монаха исказилось от гнева:
— Ты и твои агенты месяцами подрывали мою работу, сеяли сомнения, распускали ложь. Представляешь всё в искажённом свете.
— Я лишь позволил правде выйти наружу, — спокойно ответил Крид. — Без нашего вмешательства твои собственные действия всё равно привели бы к падению. Всякое учение, построенное на лжи, рано или поздно рухнет.
Константин внезапно засмеялся — холодным, неприятным смехом.
— А твоё? Сколько лжи в основании твоего ордена, твоей миссии? Сколько правды ты открыл Папе о природе своего существования? Знает ли он, что за ним стоит древний язычник, прикрывающийся христианским благочестием?
— Я никогда не отрицал своего прошлого, — твёрдо сказал он. — И я нашёл способ использовать свой дар для служения, а не для самовозвеличивания.
— Лицемер! — Константин шагнул вперёд, и его рука крепче сжала фрагмент артефакта на груди, который теперь светился даже сквозь ткань одежды. — Ты служишь лишь своим интересам, как всегда. Я видел твою истинную сущность через Копьё. Видел кровь на твоих руках — кровь не только Христа, но и тысяч других, кого ты убил за века своего существования.
— Я солдат, — просто ответил Крид. — Был им всегда. А солдаты убивают и умирают. Разница лишь в том, что я не мог умереть, даже когда хотел этого больше всего на свете.
Что-то в его голосе, какая-то древняя, невыразимая усталость, заставила Константина замолчать на мгновение. Он пристально изучал своего противника, словно видел его в новом свете.
— Ты действительно хотел смерти? — наконец спросил он тише.
— Веками, — признал Крид. — После Голгофы я пытался покончить с собой множество раз. Бросался на мечи, прыгал со скал, принимал яд, тонул в морях. Ничто не могло освободить меня. — Он сделал паузу. — А потом я понял, что моё проклятие — это также и возможность. Возможность искупления через служение.
— Служение чему? — прищурился монах. — Церкви, которая сама погрязла в грехах? Папам, торгующим должностями и реликвиями?
— Служение идее, — возразил Крид. — Идее мира, где вера не разделяет людей, а объединяет их. Где христиане, мусульмане и иудеи могут жить рядом, уважая различия друг друга.
— Красивые слова, — Константин снова усмехнулся. — Но твои действия говорят об обратном. Ты уничтожал всех, кто стоял на твоём пути. И сейчас пришёл уничтожить меня.
— Я пришёл остановить тебя, — поправил Крид. — И освободить от влияния, что медленно разрушает твою душу.
— Лжёшь! — внезапно закричал монах, и его голос изменился, став глубже и резче. — Ты пришёл забрать то, что считаешь своим. Но этот ДАР выбрал меня!
С этими словами он вытащил реликвию из-под одежды. В тусклом свете лампы блеснул небольшой металлический предмет, закреплённый в золотой оправе — осколок того же копья, часть которого носил Крид. Как только фрагмент оказался на открытом воздухе, он начал светиться всё ярче, пульсируя тревожным красным светом.
— Видишь? — торжествующе произнёс Константин держа в руках часть копья. — Они узнают друг друга. Стремятся стать единым целым.
— Именно этого я и опасался, — Крид осторожно отступил на шаг. — Ты не понимаешь, что может произойти, если части Копья соединятся после стольких веков разделения.
— О, я понимаю лучше, чем ты думаешь, — глаза монаха странно блестели, словно в них отражался свет реликвии. — Соединение фрагментов создаст канал, через который истинная сила Копья сможет проявиться в нашем мире. Сила, способная изменить ход истории!
Крид понял, что разговоры бесполезны. Брат Константин был слишком глубоко под влиянием своего фрагмента, слишком опьянён видениями и обещаниями власти. Единственный способ остановить его — отобрать реликвию, пока не стало слишком поздно.
— Прости, Константин, — произнёс он, доставая копьё. — Но это должно закончиться здесь и сейчас.
Как только две части древней реликвии оказались в одной комнате, не скрытые одеждой или футлярами, произошло нечто странное. Красное свечение стало интенсивнее, заполняя пространство между ними пульсирующими волнами света. Воздух сгустился, наполнился электрическим напряжением, словно перед сильной грозой.
— Да! — восторженно выдохнул Константин, поднимая свой фрагмент выше. — Они жаждут воссоединения!
Крид почувствовал, как его фрагмент буквально тянет к реликвии монаха, словно обладает собственной волей. С каждым мгновением сопротивляться этому притяжению становилось всё труднее.