Он произнес ее именно в феврале 1956 года, когда переступил порог БДТ, до того долго отказываясь принять новое назначение, потому что не верил, что можно возродить этот театр, где, по его словам, «средний возраст труппы пятьдесят один — пятьдесят два года, где шестьдесят процентов актерского состава, находясь все время в простое, разучились владеть профессией и попросту разложились как актеры, где в зале пятнадцать-двадцать зрителей…». Это было правдой — горькой, трудной, но правдой: некогда прославленный коллектив совершенно «размагнитился», на сцену выходили несколько известных артистов, остальные находились в постоянном ожидании работы, а потому характеры их отнюдь не становились мягче и лучше, а зрители все убывали и убывали…
Весной 1956 года в журнале «Театр» (самом авторитетном и серьезном в ту пору) вышла статья, в которой говорилось: «Большой драматический театр катастрофически теряет зрителя… За последние пять-шесть лет театр не поставил ни одного спектакля, который стал бы событием в театральной жизни города. Из года в год репертуарные планы Большого драматического становились все более серыми и неинтересными, да и они не выполнялись». Администрация театра обращалась даже «в автобусное управление исполкома с просьбой внести некоторые изменения в маршруты и остановки машин, дабы улучшить достигаемость театра зрителем».
Дина Морисовна Шварц, легендарный завлит Г. А. Товстоногова, вспоминала, что в каком-то городском капустнике показывали солдат, посаженных на гауптвахту. Их обещали освободить и отправить на спектакль в БДТ — перспектива посещения спектакля этого театра приводила бедных солдат в такой ужас, что они снова просились «на губу»…
Приход Товстоногова в театр должен был бы вызвать невероятный подъем настроения в труппе — ведь пришел режиссер, очень хорошо известный Ленинграду своими постановками в Театре им. Ленинского комсомола, постановкой «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского в Академическом театре драмы им. А. С. Пушкина; режиссер, полный энергии, творческих сил, замыслов, лауреат двух премий; режиссер, которого с полным основанием считали одним из ведущих мастеров страны. Может быть, какая-то часть труппы и восприняла приход Товстоногова с хорошо скрытым энтузиазмом, но в основном актеры были настроены настороженно, а некоторые почти враждебно.
И, как оказалось, предчувствие не обмануло — первым шагом нового главного режиссера стало сокращение труппы. Было уволено 38 человек! Случай беспрецедентный… В книге «О профессии режиссера» Георгий Александрович Товстоногов писал: «Поскольку положение было доведено до крайности, нам удалось провести реформу, подобную которой давно не знал советский театр. В течение одного сезона было освобождено 38 человек, то есть почти половина труппы. Пришло пополнение. Из прежнего состава театра осталось 20 процентов, остальные влились в труппу заново».
Разумеется, это было жестоко. Но — необходимо. Иначе невозможно было строить новый театр на месте руин, оставшихся к тому времени от Большого драматического. А Товстоногов собирался строить именно новый театр — с четко выверенной программой, с интереснейшей афишей, с ансамблем, состоящим из крупных индивидуальностей.
Но в первые месяцы в театре царили «разброд и шатание» — атмосфера была накаленной, нервной, она никак не могла понравиться Кириллу Лаврову, не очень хорошо еще знавшему своих коллег: он не мог понять главного для себя — что справедливо, а что не справедливо, и потому ситуация складывалась для него мучительно. Интриги сами по себе были ему противны, от них он и сбежал из Киева, но он совсем не знал Георгия Александровича Товстоногова, не предполагал, чего ждать от него. А может быть, то давнее несостоявшееся свидание с режиссером, когда Лавров хотел поступить в возглавляемый им Театр им. Ленинского комсомола, отбрасывало тень уже на первое личное знакомство с Георгием Александровичем, кто знает?