Но он был еще и заложником зрительских мнений. На его примере воспитывали детей, его именем их нередко называли, он воспринимался как эталон справедливости, честности, порядочности. И когда его коллега и друг Ефим Захарович Копелян говорил Олегу Борисову, что он как артист находится совсем в другом положении, он именно это имел в виду. Потому что к середине 1970-х годов Кирилл Лавров был уже не просто артистом и еще менее человеком — он был знаковой фигурой, которой позволено было слишком мало в творческом плане.
Это очень хорошо понимал и, как мог, против этого восставал Георгий Александрович Товстоногов, всерьез боявшийся, что в Лаврове погибнет, засохнет то многообразие таланта, которое уже щедро проявилось во многих спектаклях. Он говорил и Лаврову о своей тревоге и потому старался, чтобы артист играл разноплановые роли на сцене Большого драматического.
А кинематограф… Он продолжал эксплуатировать уже найденное, закрепленное, не выпуская Кирилла Юрьевича из своих цепких объятий, потому что участие в фильме Кирилла Лаврова было гарантом зрительского успеха.
Пожалуй, на протяжении 1970–1980-х годов стоит выделить всего несколько киноработ Кирилла Лаврова — это граф Карнеев в фильме «Мой ласковый и нежный зверь», лорд Болинброк в телевизионном фильме «Стакан воды», Дубровский-отец в телеленте «Благородный разбойник, Владимир Дубровский». Я выбираю из обширной фильмографии Кирилла Юрьевича именно эти картины, во-первых, исходя из сугубо личных пристрастий, без которых невозможно было бы вообще написать эту книгу. Во-вторых — потому что подавляющее большинство других лент, где Лавров играл привычно положительные характеры своих современников, на мой взгляд, не отличаются какой бы то ни было событийностью. Они были воплощены в меру достоверно, правдиво, но в «актерскую копилку» не отложились…
Во всех трех названных случаях — это классика, русская и зарубежная, пусть и не всегда адекватно воплощенная на экране, но дающая возможность раскрыть непростой характер, психологические мотивировки тех или иных поступков. И актер с удовольствием этой возможностью воспользовался, создав в «Моем ласковом и нежном звере» образ человека слабого, безвольного, способного на предательство и низость. Но все же была в нем и беззащитность, и растерянность перед происходящим, которые заставляли отнестись к Карнееву с каким-то невольным сочувствием. Самыми главными в фильме были так называемые «зоны молчания», когда граф какими-то нереально огромными глазами смотрел на героиню со страстью, с восторгом, с каким-то почти пророческим ужасом — словно угадывал, предвидел заранее ее нелепую судьбу и трагическую гибель…
А отец Владимира Дубровского, Андрей Гаврилович, был тоже образом, во многом построенным на «зонах молчания» — суровый, угрюмый, обиженный на несправедливую судьбу, глубоко переживающий свою бедность, но благородный и честный человек, истинный дворянин, он страдал от хамства и внутреннего плебейства, царивших не только среди дворни Троекурова, но и в забавах самого барина. На минимальном материале Лаврову каким-то непостижимым образом удавалось создать объемный характер человека пушкинской эпохи. Не случайно критики отмечали, что едва ли не самыми интересными и крупными оказались в фильме Дубровский-старший и Троекуров, созданные мощными актерскими индивидуальностями Кирилла Лаврова и Владимира Самойлова…
Достаточно вспомнить эпизод, в котором дворовый человек Троекурова оскорбляет Дубровского-старшего, говоря о том, что у них на псарне жизнь куда слаще, чем у некоторых дворян в своих нищих именьицах. Кажется, в выражении лица Лаврова ничто не меняется в этот момент, просто прут, который он держал в руках, с хрустом переламывается пополам.
А сколько достоинства, сколько истинно дворянской сдержанности ощущается в Дубровском-старшем во время оглашения решения суда: он стоит спиной к экрану, и только судорожно сжатый кулак и напряженная спина свидетельствуют о той ярости, которую он испытывает.
«Не в силе Бог, а в правде», — говорит Андрей Гаврилович перед смертью сыну Владимиру, словно оставляя ему свое завещание — как должно жить в этом мире, невзирая ни на что…
Ну а уж лорд Болинброк в «Стакане воды» позволил артисту широко развернуть свою богатую палитру — светлоглазый красавец в кудрявом парике, он обольщал, интриговал, властвовал, был твердым и жестким, был легкомысленным и ироничным… Об этой работе Лавров говорил: «Играл я с удовольствием, хотя режиссер Карасик — человек нелегкий. И с Аллой Демидовой было интересно работать, и вообще этот фильм я люблю. Хорошие воспоминания…»