Отобрать.
— Посмотри-ка на меня, малыш…
Птенчик, должно быть, не видел ни черта — ни взорвавших их треклятую квартирку светоидных сполохов, ни перекошенного выражения нависшего Джека, ни общих удручившихся красок, — что, впрочем, было и неудивительно с его-то залитыми кровью да слезами глазами, но зато совершенно точно чувствовал. Чувствовал и переменившийся в тональностях голос похолодевшего Пота, и его участившееся замыленное дыхание, ответными мурашками пробежавшееся по покрытой испариной спине, и внедряющуюся в тело острую гвоздевую боль, пронзившую истерзанную плоть мелкими колючими зубами.
Догадываясь о чём-то, о чём он догадываться всем своим полуубитым сознанием боялся, мальчик еле-еле пошевелился, вскинул на мужчину потухший взгляд, протянул, касаясь щеки, ладонь, приоткрыл булькнувший лопнувшим кровавым пузырем рот…
И там же, круто тот захлопнув, обмер, потому что за дверью, по прилегающему к той коридору, опоясывающему надутыми синекалильными венами их крохотный чумной мирок, загрохотало, вышагивая четным железным топотом, предвестие чужих обмундированных ног.
Подросток в объятиях Джека напрягся каждой своей стрункой, чуть приподнявшись, выпрямился в потвердевшей, покрытой холодной влажностью спине; сам мужчина, оттолкнувшись от постели ладонями, уселся, осторожно сгрудив потерянного Феникса, испуганно, без возможности самого себя остановить, ухватившегося за теплое смуглое запястье.
— Вот этого, милый мой, я и боялся… — надтреснутым голосом, сломавшимся где-то настолько глубоко, что трещины можно было на первый взгляд и не заметить, прорычал потемневший на глаза да стиснувший до когтей кулаки Джек. — Что к нам таким макаром пожалуют они, эти чертовы ублюдские гости…
Он не сомневался, что твари, отпугивающие громким вычурным строем мышей да тараканов, привлекающие внимание каждой второй очеловеченной крысы, неприкрыто радующейся, что пришли не за ней, направлялись сюда. К ним. Наверное, он понимал это даже лучше поражающего не укладывающейся в голове детской наивностью Феникса, который, сжавшись жалобным костлявым комком, только и сумел, что накрыть ладонями виски да уши, подтянуть к груди нагие коленки и, не реагируя на давно спавшее одеяло, уткнуться в те лбом, сотрясаясь крупной и частой горячечной дрожью; по щекам его продолжала, размазываясь и по остальному телу, бежать густая баграя кровь, пальцы, беспорядочно мечущиеся по вискам, бесконтрольно отрывали от натянутых корешков ломкие седые волосинки…
Всё, что мужчина успел сделать, когда дверь, дохнув серым облаком пара, самостоятельно отворилась, впуская внутрь четырех человек в черных металлических униформах, это, встряхнув того да заставив выпрямиться и сесть, заслонить собой тихо-тихо скулящего колотящегося ребенка, обернуть по направлению вторженцев голову, оскалить зубы и так и встретить проклятых косарей, пришедших собрать да распихать по грязным крысиным мешкам выдранные с мясом души; вместе с тем, запрещая самому себе об этом задумываться, он остро чувствовал, что снаружи, облепив периметр коридора, как блохи или клещи облепляли сочащуюся кровью плоть, осталось еще несколько человек, припрятанных козырной валютой на случай, если у них здесь неким немыслимым чудом получится оказать сопротивление да предпринять попытку к карающемуся смертью бегству.
Полностью обнаженный, всё так же закрывающий собой оставленного на кровати мальчишку, выпрямившийся во весь немаленький рост, Джек, жалкая и беспородная свалочная крыса, даже так внушал столпившимся у порога ублюдкам невольную опаску, вынуждая тех, обвешанных оружием, защищенных от фонящей отовсюду радиации, дышащих в пресловутые резиновые трубки с незапятнанным пока кислородом и просто всяко более опасных, приученных заживо снимать неудовлетворяющие завышенные планки бродяжьи скальпы, ютиться на облюбованном пятаке, изредка выглядывая расплывающимися смазанными лицами из-под плотно надвинутых высоких шлемов.
— И что эта ваша выходка должна означать? — злостно, хоть ладони его, до посинения сжимаемые в кулаках, и тряслись, прохрипел ступающий по заряженному минному полю Джек. — Никто не предупреждал, что к нам вот так без всякого спроса будут вламываться гости. Которых здесь, между прочим, никто не ждет.
Он нарывался, он, тщетно пытаясь защитить то, что защищать сам себе черт поймешь для чего поклялся, играл с опаляющим химическим огнищем, и еле живой Уинд, застывший каждой порой за его спиной, прекрасно это понимал, сцепляя на чужом смуглом запястье колотящиеся изнутри пальцы.
Люди в масках, не привыкшие идти у крыс на поводу да вступать с теми в шумные перепалки, с ответом, как и всегда прежде, не спешили; проследив мерклым, мрачным, в чём-то болезненно насмешливым взглядом за колыханиями бултыхающейся под ногами воды, один из них, брезгливо передернувшись в плечах, прошел, не обращая внимания на скрипнувшего зубами Пота, на кухню, с ломающей кости угнетенной тишиной разглядывая учиненный там погром. Но и этот чертов тип не предпринял в свою очередь абсолютно ничего: только вернулся с таким же бледным безразличным лицом и, окинув мужчину да мальчишку долгим полупрозрачным взглядом, доложил об увиденном на ухо своему командиру так, чтобы никто иной ничего не разобрал.
Командир же этот самый, с какое-то время столбом простоявший на месте, в итоге сдвинулся, подступил на шаг ближе и гулким, сырым, сгустившимся голосом спросил:
— Значит, ту воду, которую мы приготовили специально для вас, вы пить не пожелали, господа? И в чём же, если не секрет, причина? Чем наша вода настолько плоха, чтобы столь показательно ею брезговать и устраивать всё… это?
Джек, больше похожий сейчас на одного из тех доберманов, которых экипировали в черную наноброню и отправляли пасти разошедшихся на свалке нелюдей, прогоркло рыкнул, с огромным трудом не сорвавшись с цепи да оставшись послушно топтаться возле удерживающей мальчишеской руки:
— Да как бы вам растолковать подоходчивее… Может быть, она плоха тем, что от вашей расчудесной водицы у нас уже через пару недель и волосы, и зубы, и глаза из глазниц полезут, не думаете? Да что же это я всё на словах да на словах… Давайте-ка вы сами разнообразия ради попробуете её, а потом поделитесь с нами своими впечатлениями, разве же не замечательная мысль? Оно ведь, стало быть, очень и очень полезное — всё, что вы нам здесь даете, разве же нет?
— Умно́, этого не отнимешь, — фыркнул, неторопливо осматриваясь по сторонам да брезгливо отталкивая прилипающий к сапогу сгусток выжелтенной рвотной массы, черный командир. Затем же, демонстративно прекратив обращать на Джека внимание так, будто тот попросту исчез да растворился, оставив за собой одно сплошное пустое место, чуть стронувшись в сторону, скосил взгляд тому за спину, тянуче выговаривая страшное, нехорошее: — И это тоже, полагаю, идея номера Четырнадцать? Он у нас здесь большой выдумщик, как я погляжу.
— У него есть имя, между прочим, — оскалившись, выплюнул Джек. — И нет, это была моя идея. Всё, что вы видите вокруг, и всё, что вас не устраивает, было сделало исключительно по моей прихоти и исключительно моими ру…
Распроклятый мальчишка Феникс, невыносимое бельмо на глазу и больной нарыв на изрезанной заднице, подчинив да заставив невольно заткнуться всего одним касанием огладившей кулак невесомой ладошки, вдруг, вновь напомнив про извечно забывающуюся силу, спрятанную под наружной инфантильностью, оттолкнул чертыхнувшегося Пота, поднялся на ноги да, проковыляв навстречу к передернувшимся монстрам глупой, измазанной кровью тушкой, как никогда прежде твердо, звонко, испуганно выговорил:
— Он вас обманывает. Обманывает, потому что хочет как лучше и потому что дурак, но это был я. Это я не пожелал пить эту чертову воду и разобрал вашу искусственную стену, добравшись до старой трубы. Так что если кто и виноват, то только и единственно я — Джек не имеет к этому совершенно никакого отношения. Более того, всё то время, что я ломал ваш активатор, он находился в комнате, смотрел телевизор и даже близко мне не помогал, так что и наказывать его не за что.