— Не дыши! — портя общее ощущение вливающейся в тело смешливой невесомости, рыкнул из своего загона Джек, ненадолго представившийся большим и злым зверем из тех, что когда-то давно точно так же сидели в клетках иных: тех, на которые приходили поглазеть чуточку более счастливые на тот момент люди.
— Почему… это…? О чём ты таком… оно ведь… приятно… не страш… но сов… сем…
Понять его, этого глупого зверя-Джека, было трудно: тело ведь охватывала славная легкая слабость, руки и ноги, которые прекратили весить хоть что-либо, просили беззаботно те раскинуть да просто вот так полежать, глядя опустевшими угольками глаз в плывущий решетчатый потолок, где, перекачиваясь с боку на бок, неизвестно когда успели расплаваться надутые помидорные рыбины, медленно оборачивающиеся неоперившимися певучими птенцами.
— Не смей дышать, проклятый мальчишка! Ты меня слышал?!
Феникс слышал, но всё еще не понимал. Ни за что и никак не хотел понимать, теперь уже отчасти уверенный, что Джек это специально, что ему просто завидно, потому что сам-то он никаких симпатичных рыбок-птенчиков-овощей в недонебе над собой не видел, а те, в свою очередь, всё продолжали напевать, свистеть да чирикать, те, проходя долгий путь машущей плавниками улыбчивой стерилизации, падали на пол обугленными тушками не проклюнувшихся, но хрупких да ломких белоснежных яиц…
— А птички… такие… грустные… Неужели не видишь их, Джек…? И скорлупки у них почти такие, как ты и… хотел тогда… когда пытался меня… ты… меня… что-то со мной… странное… сделать…
— Да не дыши же ты, я тебе сказал! Кусок идиота! Ты хоть когда-нибудь можешь сделать так, как тебе говорят?!
Чужая рука, ободравшим кожу ударом просунувшаяся через прутья, заплатила за свою дерзость пущенной из пятерни да запястья кровью, но зато сумела дотянуться, сомкнуться на запястье Феникса с такой силой, чтобы накрепко перекрыть тому пару-тройку взбунтовавшихся кровеносных капилляров. Изображения птенцов и красных выпученных рыбин тут же померкли, оброненный мужчиной паникующий приказ добрался до приоткрывшего двери сознания; Четырнадцатый, не став больше ничего спрашивать, поспешно, как ему и сказали, задержал дыхание, накрыл ладонями нос и плотно сомкнувшиеся губы, зажмурил глаза, перекатился на живот и, с болезненно долбящимся о виски стыдом думая о том, что заставил Джека открывать рот, невольно вдыхать да говорить, вжался лицом и всем телом в хранящий остужающую прохладу, но всё равно отторгаемый, как и всё здесь, пол.
Он задыхался, он беззвучно скулил, он бил, еле-еле удерживаясь, чтобы не сорваться и не глотнуть отравленного воздуха, ногами, пытался сражаться с охватывающей жилы немеющей судорогой и шкурой чувствовал, что-то же самое происходило и с исчезнувшим из поля зрения смуглым мужчиной. Где-то кто-то, не выдержав первым — потому что, наверное, не было рядом того, кто позаботился и поддержал, — надрывно закричал, грохнуло опущенным железом, взвились, озарив кровянистой краснотой, пылающие инфернальным огнем сирены. Провозгласили, жадно потирая друг о друга копыта, повылазившие из щелей черти, перемигнулись запустившиеся в аварийном режиме инфракрасные лампы, проникая в блаженную темноту под зашторенными веками разрезающей слизистую оболочку глаукомой, а потом…
Потом всё внезапно закончилось, и рука Джека снова касалась мальчишки, без слов говоря, что теперь он, наконец, может попытаться вдохнуть.
— Только делай это поверхностно, понял? Вдыхай редко и поверхностно, не задерживай в себе воздух дольше, чем на две секунды. И ни в коем случае не смей глотать глубоко.
Уинд кивнул, с полувздоха подчинился, сделал то, что ему и велели, опухшими красными глазами вглядываясь в троящееся темное лицо, тоже почему-то измазанное в вытекшей из ноздрей да рта крови. Чуть помедлив, сам того не осознав, истерично зашарил по проклятым прутьям трясущейся правой рукой, пытаясь снова и снова соединиться да переплестись с чужими успокаивающими пальцами — единственным, что удерживало на грани чахлой разлагающейся жизни и дышащей в спину смерти, чьих касаний он еще никогда прежде не чувствовал настолько остро, верно, пусть и в самом ужасном смысле, но хорошо.
Джек руку поймал, понял всё, переплел, крепко-крепко сжал, сберег, а треклятая сигнализация, словно бы наблюдающая за ними понатыканными тут и там искусственными адскими глазами, прогудела зачем-то в третий раз; несколькими десятками секунд позже вентиляционные люки, отворившись до конца, втянули остатки рассеянного газообразного радона. Вновь завибрировали чьи-то мертвые и живые голоса, отзвучал приглушенный смех. Застучали по проложенным на полу металлическим плитам чужие ботинки, отзываясь от ушей болезненным вялым грохотом, рокотом, загоняющим в могилу камланием, от которого Феникс опять тихонько взвыл, задергал, пытаясь вышвырнуть забившийся в череп шум прочь, в припадке головой, уже там, на краю безвозвратного погружения в поджидающую черную пустоту, услышав:
— Здесь еще двое выживших! Двести двадцать восьмой и, как вы и думали, Четырнадцатый.
Уинд, кое-как различивший знакомые буквы, вскинул замученные глаза наверх, тут же с криком зажмурившись от линзованного слепящего света, ударившего через зрачки и дальше, в беззащитную плотскую мякоть, прожигая в скукожившемся мозге невидимую лоботомическую дыру. Рядом прозвучал новый ляскающий грохот, непонятный паровой свист, ругань тоже не обделенного вниманием Джека, который, кажется, сопротивлялся, отбивался, за это своё чертово поведение получал, насильно вытаскивался из единственно связывающей с седым мальчишкой клетки…
Когда же свет спал, оставляя за собой лишь отупляющую пульсирующую боль да такие же отупевшие на реакцию эмоции, выкрашенные в цвета бесконечно красно-красно-красных слез, Феникс, из последних сил приподняв отяжелевшие веки, сквозь белесые пятна-круги и дрожащий пух поредевших ресниц увидел нависающее над ним страшное, сморщенное, почему-то вдруг показавшееся смутно знакомым лицо и тянущуюся следом за тем дряблую морщинистую руку, легко и без сопротивления со стороны глупого мальчишки набрасывающую на шею пропитанную искрящим электричеством перфорированную удавку.
— Вот мы и встретились с тобой спустя столько волнительных лет… — с улыбкой, будто был совсем и не убийцей, а ласковым да добрым дедушкой из позабытых за нечестностью сказок, просмеялся низенький, вяленький, одетый во всё белое сгорбленный старик. — Знал бы ты как долго, бесконечно долго я пытался привести тебя к себе, дорогой мой мальчик…
Комментарий к Chapter 6. Mortem
**Ревигатор** — практически то же, что и активатор, только гораздо более дешевый и менее «навороченный»: ревигатор представлял собой просто ёмкость, сделанную из руды, содержащей радий. Никаких фильтров не было — воду нужно было залить с *вечера, и к утру она обязана была получить свою дозу радиации.
========== Chapter 7. Amusement ==========
Надеющиеся на Господа обновятся в силе:
поднимут крылья, как орлы, потекут —
и не устанут, пойдут —
и не утомятся.
Исаия 40:31
С ошейниками-удавками на шеях и трупиками умерших от газа паразитов, застрявших в волосах, голых и грязных, покрытых слюной да кровью в каждой видимой частице искалеченных тел, выживших при первом тестировании согнали в напоминающую бестолковое стадо шеренгу, повесили им на руки по браслету с перемигивающимися чуткими сенсорами, отслеживающими пульсацию замедляющих бег сердец, и, снабдив десятком кутающихся в черноту конвоиров, повели прочь из оставленной позади газовой камеры, ударами в спину да едкими шипящими угрозами, действующими ничуть не хуже, заставляя подниматься этажами выше, выше и выше.
Люди, оставаясь тем самым сбродом, который умудрился пойти против поводка, а потому угодил сюда, еще пытались толкаться, огрызаться, оказывать тщедушное, тут же погашаемое сопротивление, и Уинд — бледный и одновременно красный, глядящий в пол стеклянными пустышками остановивших движение глаз — был практически единственным, кто, склонив к груди голову, покорно и отрешенно шёл на следующую по очереди пытку, с отменным старанием игнорируя тяжелые да встревоженные взгляды тащащегося рядом Джека.