Выбрать главу

Феникс, тормошимый за всё ту же пойманную ногу, озадаченно поглядел на возвышающегося недовольного Пота, с легкой разбитой просьбой прося у того своими глупыми безотказными глазищами какого-нибудь дельного, чтобы не обидеть, не ошибиться и не задеть, совета: дурак этот так не научился никому отказывать, и — тут за мальчишку лучше слов говорили бесконечные нательные крестики-шрамики да засевшие с обратной стороны зрачков запуганные занозы — наверняка чаще частого расплачивался за вспышку слабости да услужливой доброты вспарывающим полудохлую печёнку ножевым ударом.

Джек, стискивающий его боковину так, чтобы разукрасить гвоздичками не успевающих сходить чернушных синяков, с радостью бы схватил детеныша за шкирку, вздернул к себе на руки и свалил бы с тем куда подальше в гребаный дохлый закат, только засевшая внутри — под венами и в черепной коробке, в сердечном кармане да там, где стонала и копошилась пожранная душа — тварь, избитая испытанной ревностью, не дала, засевшая тварь заставила лишь сухо пожать плечами, отвернуть лицо да выплюнуть грубое, жесткое, надтреснутое:

— И что ты так на меня уставился, дурень? Если не хочешь — идти не обязан. И вообще у нас с тобой, помнится, были совсем иные планы. О них, надеюсь, ты позабыть случайно не удумал? Хотя в целом, конечно, забава твоя, так что и разбирайся с ней, будь уж так добр, сам.

Мальчишка, всё равно остающийся под строгим присмотром, пусть в сторону его Джек и деланно не глядел, закусил нижнюю губу и, прищурив глаза, дал с лихвой насладиться отражением той обиды, которая плескалась и внутри задушенного недовольством Джека, но сказать — ничего не сказал, потому что чертова девка, заимевшая наглость ухватить паршивой лапищей его ладонь, просто-таки до срыва настырно дернула ту на себя, притопнула ногой да с надутыми щеками, как будто ей были должны, заканючила:

— Ну, пойдем же! Пойдем, ладно? Тебе понравится и город, и мой дом, Феникс! Вот увидишь, что понравится! Даже этот твой Джек сказал, что решать тебе, так чего же ты медлишь?

Птенец казался вконец сбитым с толку — Джеку подумалось, что некий тонкий, хорошо завуалированный подвох наверняка ведь чувствовал и он, потому так и тянул, потому так дергался, хмурился, нервничал, боялся, но…

Оставался, чтоб его хоть раз уже как следует приложило да проломило непутевой больной головой, упрямо брести у своих чертовых бесполезных принципов на поводу.

— Я… хорошо… думаю, мы можем ненадолго у тебя задержаться. В конце концов, никаких твердых планов у нас ведь… нет, да и неудобно пренебрегать чужим радушием, когда нас вот так вот… приглашают… Поэтому мы с Джеком примем твоё предложение с огромной… радостью, да.

Возмущенный таким раскладом дел, в котором конкретно его мнением никто поинтересоваться нужным не счёл, Пот хотел было вякнуть, что да пошло бы оно всё в жопу и вообще решай-ка ты за себя, мальчик, но, горело бы оно в доброй адской заднице, не успел и тут: паскудная девка сощурила гляделки, вытянула трубкой потрескавшиеся губы и, раздраженно потеребив пойманную бледную ладонь, в нахмурившийся седой лоб спросила:

— А без него никак нельзя? Без этого твоего Джека? Он мне не шибко нравится и смотрит на меня так, будто сожрать при первой возможности хочет…

— Это ты меня, сучка мелкая, сожрать хочешь, так что кто бы уж говорил! И вообще, если уж начались эти чертовы переходы на личности, то мне ты не нравишься ничуть не меньше, ты никому в здравом уме не понравишься, пиранья хренова, и не смотри, что этот придурок так перед тобой раскланивается — это у него, что называется, в крови. Он перед кем угодно раскланиваться станет, шутило недобитый, поэтому нехер думать, будто ты у нас такая особенная и он в твоей всепрекрасной особе ах ты ж страх как заинтере…

— Да хватит вам уже! — мальчишка, вклинившийся туда, куда его вклиниваться не просили, кое-как отлип от мачты, доверился сомнительной и шаткой устойчивости корабля и, вскинув руку, надавил той разошедшемуся Джеку, исказившемуся в лице настолько, что еще немного — и переклинило бы до самого костного хряща, на грудину, именно его одаривая раздраженным приструнивающим взглядом, а треклятую стерву — лживой, но мягкой картежной улыбкой, равных в которой попросту, малолетний же ублюдок, не знал. — Вы еще подеритесь давайте! Прекрати ты уже её дразнить, Джек! А ты, Азиза, не говори больше таких вещей и не пытайся вывести его из себя — Джек у нас хоть и взрослый, но на деле — тот еще ребенок, поэтому держать в руках он себя, к сожалению, не только не станет, но еще и не умеет. И нет, без него никак нельзя. Если не пойдет Джек — не пойду и я. Это, нравится оно тебе или нет, не обсуждается.

Что-то важное в последних словах нарывающегося разнимающего мальчишки, продолжающего надавливать тщедушными ручонками ему на грудь в попытке ухватиться за исчезнувший невидимый поводок, должно быть, имелось, но слова другие, сказанные до, всё это проклятущее впечатление стирали; пока мужчина матерился, пока бесился и пытался собраться с мыслями, очень и очень настойчиво хотя высказать всё, что он по этому поводу думал, чертова деваха, чутко да остро уловившая запашок затеплившегося опасного, поспешно свернула паруса, отступилась, оступилась, поперлась на попятную да, намалевав на лице преисполненную любезности да непорочной святости улыбку, торопливо заверещала:

— Да я же ведь пошутила, ну! Я пошутила, подумала, что вы это поймёте! Конечно, Феникс не пойдет без Джека, раз уж они друг с другом путешествуют, хоть и непонятно, зачем путешествуют, если оба большие, оба мужчины, оба могли бы отыскать для себе намного более подходящий путь, чем держаться вместе и еле-еле делить тот, на котором им становится тесно… Я пытаюсь сказать, что вы странно смотритесь вдвоем и не выглядите больно-то счастливыми, только и всего. И я совсем не возражаю, чтобы Джек пошел с нами. Я просто…

— Ты просто пошутила. Мы поняли. Да. — Голос мальчика — твердый, холодный, обрезавший на корню и всё еще вежливо, но предложивший заткнуться — Поту почти понравился, но вот то, что этот чертов сопляк, с какого-то хрена вдруг от него отвернувшись, стушевался, сгорбился и больше совершенно ничего не сказал…

Это его, впервые вдруг сообразившего, что проклятая сучка по-своему права, что, наверное, он один так к их бестолковой парочке прикипел, что у мальчишки могли отыскаться совсем другие планы на скорую будущую жизнь, которые он не собирался с ним разделять…

Почти по-настоящему, размазав кишками по серому железному дну…

Убило.

☣☣☣

— Помо… гите… помог… ги… те… кто-ниб… удь…

Феникс, мгновенно напрягшийся каждой жилкой и каждым мускулом, вскинул голову, тревожливо втянул задрожавшими ноздрями воздух, непонимающе огляделся вокруг, после чего, пошевелившись между упирающейся в грудину мачтой да зажимающей сзади грудиной Джека, серьезно да мрачно спросил:

— Ты слышал?

С того времени, как они покинули подарившую худой-бедный ночлег брошенную ткацкую фабрику, минули почти сутки, в течении которых не на шутку увлеченный мужчина всё пытался и пытался то пристать к мальчишке, разводя того на маленькое неповинное баловство, то напирать на того силой — ситуация располагала, оттого, что приходилось постоянно прижиматься одним телом к другому, у Джека болезненно стояло, возле члена крутилась аппетитная соблазняющая задница… в которую он в итоге почти и вставил, успев надавить мокрой ноющей головкой, попутно втемяшивая обомлевшего вскрикнувшего подростка в мачтовый стержень, злостно и животно толкаясь в чересчур узкую да неразработанную, чтобы вот так сходу принять на достаточную длину, анальную дырку, — то хотя бы, когда не проканало абсолютно ничего и птенец едва не вышвырнул его с борта, о чём-нибудь задушевном поговорить.

Наверное, поговорить парнишка был как раз таки не против, и, наверное, начни он с этого сразу — отношения бы у них задались куда как лучше, а так мелкий разобиделся, надулся, наорал на него, психанул и все последующие часы односторонний монотонный трёп с завидной стервозностью игнорировал, предоставляя общительному да не любящему одиночества Поту молчаливо наслаждаться протягивающимися внизу мусорными всхолмиями, залитыми гнилыми реками выгоревшими долинами да изредка попадающимися на глаза почерневшими скукоженными кустичками, похожими на уродливых злачных карликов.