— Неужели я больше для тебя ничего не значу? — канючит Джефф, тенью следующий за ней. — Только число?
— Нет, ты для меня не число, — возражает она. — Ты для меня ничто. Пропади ты пропадом. Где, в конце концов, мои сапоги?
«Слон и замок» еще бурлит, но уже вступила в свои права вечерняя жизнь. Рыночные палатки сложены, и шаркающих пожилых женщин сменили бодрые клерки в костюмах, снующие по тротуару от метро к автобусу и от автобуса к метро. Анна проплывает между ними к ярко освещенному торговому центру. Под ногами у нее крепкая почва в виде виниловой плитки, и девушка чувствует огромное облегчение оттого, что спустилась с небес на землю. Ступая по твердому полу, она боится, что вдруг ставшие ненадежными и хрупкими ноги подогнутся. Она осторожно движется мимо Body Shop и Clarks и внезапно вспоминает школьные туфли на липучках с божьими коровками и тот случай, когда ходила с отцом в Бедфорд покупать Doc Martens и разревелась в зале. Она углубляется дальше в торговый центр, и ее бесцельные скитания вознаграждаются открытием: длинная галерея ведет не в тупик, а к огромному супермаркету. А может, гипермаркету — он так же велик, как гигантские французские магазины, куда ее водили в детстве на каникулах, с высоченным потолком и уходящими далеко вверх полками. Эта неожиданная находка напоминает ей о спортзале в подвале Сомерсет-хауса, и девушка разражается смехом.
— Жизнь полна сокровищ, — говорит она, беря тележку. Анна скользит мимо наклонных полок с грушами, яблоками, бананами, петляет по проходам между рядами молочных продуктов, мяса, птицы и рыбы, представляя, что огибает углы в своем внутреннем мире, в своем сознании, которое, как она решает, беспредельно.
Все взаимосвязано, думает Анна, и все доступно. Она может делать все, что захочет, начиная с этой самой минуты. Снять с карточки сто фунтов и провести сумасшедший вечер в клубе «Министерство звука» через дорогу. Стащить бутылку виски и провести ночь в камере полицейского участка. Вернуться в Килберн и заказать пиццу и, если курьер хоть чуть-чуть симпатичный, ублажить его прямо в коридоре. Поехать в дом Бина в Брикстоне и поинтересоваться, там ли Пит. Нырнуть в метро и броситься под первый же прибывающий поезд. Завернуть в Килберн, взять паспорт, доехать на такси до Хитроу, купить по кредитной карте билет в Австралию, прилететь в Сидней, на автобусе добраться до района, где живет брат, найти его дом, постучать в дверь и, когда он откроет, закричать: «Сюрприз!»
— Что с вами, милочка?
Крупная женщина в светящейся зеленой фуфайке преграждает ей дорогу. Анна понимает, что это представительница Asda — еще одного бренда, знакомого ей так же хорошо, как родная тетушка или старый школьный учитель. Анна заверяет ее, что все отлично, но та подходит к девушке и кладет руку ей на плечо.
— Может, хотите ненадолго присесть? Я могу провести вас через черный ход.
Анна повторяет, что даме не о чем беспокоиться, но ей нравится предложение выйти через черный ход. Она бросает тележку и следует за женщиной, рассказывая ей, что подростком работала в Sainsbury’s. Они проходят через двойные двери в служебные помещения супермаркета, где неожиданно становится темно и прохладно, как в церкви, и видимость чистоты, порядка и жизнерадостности тут же исчезает. Около уродливого упаковочного пресса сложены сплющенные картонные коробки, возле наклонной башни из коробок, обмотанных пластиковой пленкой, стоит вилочный автопогрузчик. Женщина приводит Анну в относительно приличное тесное помещение с низким потолком, дает ей салфетку и наливает чай. Анна рассказывает случайной знакомой о том, что стряслось за последние сутки — как она потеряла Пита, работу, а теперь и Джеффа, — но в такой иносказательной манере, проводя такую изящную аналогию, что тут же преисполняется гордостью. На стене дома, в котором она выросла, говорит Анна, рос плющ, годами выживал при любой погоде, но однажды она ни с того ни с сего сильно рванула его, корни оборвались, и растение погибло. Женщина ставит перед Анной чашку чая и садится рядом, прижимая темные пальцы к ее лбу. Она ничего не отвечает на историю о плюще и изучает девушку беспокойным взглядом, ну совершенно лишенным оснований.
— Все хорошо, правда! — уверяет Анна. В доказательство она берет чашку и отпивает чай. Он на удивление сладкий, наверно, женщина размешала сахар. Анна смеется и говорит, что отец давал ей чай с сахаром, но только когда мама не видела. Когда она дергает ртом, чтобы произнести это, то проливает напиток, и теплая сладкая жидкость течет по ее подбородку. От этого Анна хохочет еще пуще.