и; в щели палубы, даже хорошо законопаченные, просачивалась вода, а когда в плохую погоду палубу заливало, то вода через клюзы просто текла в кубрик. Но за время вахты матросы уставали так, что им не мешали спать ни мокрые соломенные матрасы — «ослиный завтрак», как их называли, ни укусы постоянно кишевших в кубрике клопов. Работа была тяжелая и опасная — никакого сравнения с теперешней. Какой член профсоюза в наше время согласится выйти под парусами с ручным управлением в открытое море в штормовую ночь? Сейчас заставить людей работать в таких чудовищных условиях было бы просто невозможно, и сомнительно, чтобы хоть один из современных китобоев пожалел о «романтических» сторонах прежней китовой охоты.И однако тогдашние китобои воспринимали все трудности и лишения как неотъемлемый элемент их будничной жизни, работали хорошо и с воодушевлением, шли на риск и встречали опасности лицом к лицу, считая это делом обыкновенным; более того, у них хватало духу еще шутить и развлекаться, когда выпадало время. Так, например, однажды экипажам двух судов, затертых во льдах Арктики, пришла охота поиграть в футбол на льду, и команды прошли навстречу друг другу по ледяному полю несколько миль, чтобы провести матч.Даже когда суда терпели крушение, китобои умели не падать духом. В 1863 году, когда «Трулав», судно из Гулля, был затерт во льдах моря Баффина и вместе с несколькими другими китобойцами дрейфовал к Денисову проливу, матрос с «Трулава», Джордж Сорелл, писал об одном из этих судов:«К несчастью, острая льдина пробила насквозь его обшивку, корпус, бимсы и все, что было на ее пути; судно наполнилось водой за столько времени, за сколько наполнилось бы ведро. Сначала, пока давление льдов было не слишком сильным, корабль стоял прямо, но потом вдруг завалился на бок, словно ему захотелось прилечь отдохнуть. Затонуть ему пе дали находившиеся в его трюме пустые бочки для ворвани. Шлюпки с судна уже были спущены, и их протащили через покрытый трещинами лед до места, где лед был целый. Я дважды посетил экипаж этого судна и сам видел, что вся команда была весела, как стая жаворонков. Во время моего первого посещения судно еще стояло совершенно прямо и некоторые матросы забавы ради прыгали с одной реи на другую, изображая обезьян. Когда я побывал там во второй раз, корабль уже накренился настолько, что верхние реи его мачт лежали на льду. Но и это не омрачало настроения экипажа. Несколько матросов расселись по фок-реям и раскачивались на них, играя в „вверх-вниз”; теперь, сидя на верхних реях, они доставали ногами лед, а нижние реи, напротив, оказались высоко в воздухе».Искусство арктической навигации было доведено северными китобоями до высшей степени совершенства, и их суда, даже тихоходные, были великолепно оснащены, хорошо приспособлены к лавированию между льдинами и прекрасно выдерживали сжатие, когда застревали во льдах. Обычно суда поднимались на север вдоль западного побережья Гренландии, от острова Диско поворачивали на северо-запад и пробивались сквозь льды к берегам залива Мелвилла и дальше. Каждый год льды движутся здесь из моря Баффина к Девисову проливу, оставляя некоторое пространство открытой воды, размеры которого меняются от года к году. В этих далеких водах северных гренландских китов можно было встретить летом, и при известном везении китобои могли добыть целую дюжину китов и даже больше.Встречались киты также и в Гудзоновом проливе, у западного побережья Баффиновой Земли, — если, конечно, там были достаточные пространства открытой воды.Капитаны китобойных судов должны были обладать огромным искусством и недюжинной смелостью, чтобы проводить свои суда сквозь льды моря Баффина к местам промысла. На этом пути китобойцы часто застревали во льдах, но их капитаны, как правило, умудрялись пробиться к открытой воде или хотя бы уберечь судно от гибели во льдах. И все же каждый год кто-нибудь да терпел неудачу и либо оставался зимовать па застрявшем во льдах судне, либо покидал его, если оно оказывалось раздавленным. Правда, обычно все-таки экипажам потерпевших бедствие кораблей удавалось добраться до какого-нибудь другого, уцелевшего судна, но при этом нередко приходилось тащить вельботы волоком через торосистые льды или переплывать в шторм широкие разводья.Приключения в арктических морях китобои прежних времен воспринимали как нечто естественное — такова была специфика их жизни и работы. Никто не обращал на грозившие им опасности особенного внимания и не волновался — кроме тех, кто ждал моряков в родном порту. А между тем если бы такие опасности китобои преодолевали сейчас, они наверняка были бы героями последних известий во всем мире, их имена печатались бы крупным шрифтом в заголовках газет, их осаждали бы просьбами дать телеинтервью.Теперь вызывает удивление то, что при столь очевидном риске зазимовать в Арктике китобои брали на борт провизии и топлива не больше, чем было необходимо для благополучного плавания на предусмотренный срок; а ведь экипажи, потерпевшие крушение в Арктике, испытывали жестокие страдания не только от холода и голода, но и от цинги.Так, когда китобойное судно «Диана» из Гулля застряло зимой 1866-67 года во льдах залива Фробишер, этим тяжелейшим недугом был поражен весь его экипаж. Судовой врач Чарлз Эдвард Смит в своем журнале подробно описывал страдания команды. Он самоотверженно ухаживал за умирающими матросами. «Я мог очень немногое сделать для этих бедняг, — писал он. — Давал им вяжущее полоскание для рта, заставлял их ежедневно двигаться, чтобы хоть как-то сохраниться физически, да поддерживал их души надеждой. Будь у нас при себе несколько ящиков апельсинов или хотя бы капусты — это бедствие их миновало бы. Дело в том, что цинга не только причиняет жестокие физические страдания, но в острой стадии заболевания погружает человека в состояние такой моральной депрессии и летаргии, что любое усилие — даже попытка просто встать с постели — может оказаться для него смертельным».Намного легче были условия, в которых работали охотники на кашалотов; им лишь в редчайших случаях доводилось заходить в холодные околополярные воды, обычно же путь их пролегал в морях умеренных и тропических широт. Им случалось подходить к субантарктическим островам в поисках пушнины, тюленьего жира или гренландских китов, но в полосу льдов они никогда не заплывали. (Хотя охотники на кашалотов пересекали самые неспокойные моря, где легко можно было налететь на айсберг, им незнакома была техника плавания во льдах, которая так хорошо известна северным мореплавателям.) Жизнь китобоев, охотившихся на кашалотов среди бесчисленных островов Тихого океана, была сравнительно легкой еще и потому, что они имели возможность приставать к берегу и вступать в контакт с островитянами.Когда плавания китобоев стали очень длительными, так что матросы иногда покидали дом на несколько лет, недобросовестные капитаны судов стали увеличивать свою долю прибыли за счет экипажа. Если не считать гарпунеров и других специалистов, весь экипаж судна, то есть простые матросы, состоял обычно из людей чрезвычайно бедных, так называемых «судовых крыс», не имевших особой квалификации и пользовавшихся столь скверной репутацией, что на другие суда их просто не брали (хорошие моряки предпочитали подписывать контракты и наниматься на суда, уходившие в плавание на более ограниченные сроки). Кроме того, содержатели береговых ночлежек, которые давали пристанище и кормили в кредит матросов, ожидавших возможности законтрактоваться, зачастую работали еще и вербовщиками и нередко поставляли владельцам китобойных судов рабочие руки, просто-напросто перенося на борт судна перед самым его отплытием мертвецки пьяных моряков. Аванс же, полагавшийся матросу в момент подписания контракта, они в качестве вознаграждения за свою «заботу» клали себе в карман.Такой состав подчиненных и в самом деле требовал от командиров строгости, но часто естественная и разумная требовательность превращалась в откровенное грубое насилие, злоупотребления и даже издевательства. Прослужив в подобных условиях год или два, несчастные матросы удирали с судна при первой же возможности, оставив в кассе корабля уже заработанные ими деньги и свою долю прибыли, которые становились собственностью судовладельца. Так Герман Мелвилл, автор «Моби Дика», сбежал со своего корабля на Маркизских островах.И все же далеко не все китобои оказывались в столь тяжелом положении, особенно если на судне соблюдалась разумная дисциплина и капитан не был отпетым мошенником, вызывавшим возмущение всего экипажа. Заходя на острова Тихого океана, матросы могли торговать с аборигенами, выменивая на продукты зубы кашалотов, которые там высоко ценились и служили чем-то вроде валюты. Из них дикари делали ожерелья, нанизывая их на бечевки из пальмового волокна, причем бечевка продевалась через отверстие в основании и вершине зуба.Если китобойные суда встречались в открытом море, а китов поблизости не было, они ложились в дрейф, и тогда команды обменивались дружескими визитами и устраивали совместные пирушки. Такие встречи назывались «сборищами» — так же, как и стада кашалотов. Чивер (1963) пишет: «Один день капитан „Ниантика” проводил у нас, другой день наш капитан проводил на борту „Ниантика”, а матросы обоих судов в это вр