В 1964 году Цзян Цин впервые после долгих лет забвения заявила о себе в качестве депутата Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) от провинции Шандун. Она активно включилась в кампанию за реформирование традиционного китайского театра. Поводом для этого послужило указание Мао Цзэдуна от 27 июня 1964 года о том, что союзы работников литературы и искусства «в последние годы докатились даже до ревизионизма и, если не провести серьезной перестройки, то они в один прекрасный день неизбежно превратятся в организации типа венгерского «Клуба Петефи».
Указание мужа-императора (а именно посредством «указаний» китайские императоры предпочитали управлять Поднебесной) открывало перед Цзян Цин широкие возможности для выхода на политическую арену страны, к тому же через хорошо знакомую ей сферу искусства.
Чуть позже, в конце 1966 года, она заявит: «Несколько лет назад я начала довольно систематически изучать некоторые области литературы и искусства… Я заметила, что наши литература и искусство не соответствуют экономической основе социализма и что поэтому они неизбежно будут ей вредить». Дальше еще круче: «Империализм — это одряхлевший, паразитирующий и прогнивший капитализм. Современный ревизионизм — продукт империалистической политики, вариант капитализма. Они не могут создавать хороших произведений… Капитализм просуществовал несколько столетий, но все же располагает весьма ограниченным количеством «классиков». Некоторые его произведения, скопированные с так называемых «классических» творений, тусклы и безжизненны, они уже не привлекательны и, следовательно, совершенно упадочны. Есть и некоторые другие произведения, широко распространяемые среди народа, отравляющие и парализующие его. Это произведения типа твиста, джаза, стриптиза, импрессионизма, символизма, абстракционизма, живописи «диких», модернизма и т. д. и т. п. — их перечень поистине бесконечен. Но все эти произведения можно квалифицировать как прогнившие и безнравственные, как произведения, отравлявшие жизнь народа».
Всему этому противопоставлялась быстро набиравшая силу кампания по реформе традиционного китайского театра. Кстати, в ней впервые был запущен в оборот термин «культурная революция». А началась она с реформирования классической пекинской оперы.
Как известно, традиционный китайский театр, его драма, музыка, балет, пантомима, акробатика кровно связаны с древней культурой и традициями Поднебесной. На протяжении тысячелетий красной нитью через любое действо на подмостках проходила благородная идея борьбы между добром и злом, правдой и неправдой, любовью к отчизне и предательством. На этом строился весь репертуар пекинской оперы, насчитывавший свыше тысячи трехсот разных по жанру произведений. Отныне сам репертуар объявлялся «вредным», а включенные в него оперы и пьесы — «ядовитыми травами». «И хотя в некоторых пьесах имеются прогрессивные мысли, — вещала Цзян Цин со страниц теоретического органа ЦК КПК журнала «Хунци», — в целом они не отвечают требованиям воспитания трудящихся в духе социалистических идей. Поскольку плохие пьесы имеют феодальную окраску, они наносят вред и должны быть решительно отвергнуты».
Что же было предложено ею взамен? «Мисс Ли» отобрала восемь наиболее популярных опер и пьес и перекроила их на свой революционный лад. Остальные были запрещены. Перекройка же свелась к тому, что традиционная музыка и жесты, характерные для китайского классического театра, были сугубо механически «пристегнуты» к тем или иным эпизодам периода антияпонской войны и борьбы с гоминьдановцами. Совмещалось несовместимое. Главное же «художественное» достоинство этих творений состояло в том, что их герои, все без исключения, прославляли «великого вождя — председателя Мао».
Пекинская опера стала, таким образом, ареной политической борьбы за торжество «идей Мао Цзэдуна». Как отмечалось в предисловии к краткому содержанию «революционной» симфонии «Шацзябан», кстати озаглавленному «Под лучезарными идеями Мао Цзэдуна», только благодаря «заботам и наставлениям мужественного знаменосца пролетарской культурной революции Цзян Цин кольцо блокады, созданное проводниками контрреволюционной черной линии» в области литературы и искусства, будет прорвано и появится первая пролетарская симфония «Шацзябан». Это — «великая победа революционной линии Мао Цзэдуна», «великая победа его идей!»
Авторитет Цзян Цин в политической элите Китая поднимался как на дрожжах. Этому всячески способствовало организованное в средствах массовой информации пропагандистское обеспечение. Четвертая жена Мао объявлялась «талантливейшей актрисой, у которой огромные заслуги перед народной ревлюцией и партией», «великим реформатором, сумевшим творчески переосмыслить восемь самых любимых в народе опер и пьес и переделать их в образцовые ревлюционные спектакли».
Каждое появление «красной императрицы» на широкой публике выглядело грандиозным политическим шоу.
«…Длинный кортеж лимузинов черного цвета медленно двигался по главной магистрали Пекина — Чаньаньцзе. Затем свернул на улицу Сидань, в направлении района Сисы, и, преодолев несколько сот метров, въехал в ворота Народного театра. От ворот до входа в здание театра был выстроен почетный караул. Миновав его, автомобили заглушили моторы.
Время близилось к семи и в зрительном зале стали медленно угасать люстры. Вот-вот должно было начаться действо. Но как раз в этот момент вдруг распахнулись двери запасного выхода и в зале появилась Цзян Цин со своей свитой. Моментально вспыетули лампочки и засверкали хрусталем люстры. Зрители повскакали с мест. Грянул гром аплодисментов. Высоко держа голову «красная императрица» прошествовала к забронированному для нее месту. Окинула взором зал и помахала рукой. Шквал аплодисментов усиливался. Как только она уселась, свет разом погас, раздвинулся занавес и на сцене начался «образцовый революционный спектакль»…
Была, правда, и другая, негласная, оценка реформаторских стараний Цзян Цин.
«У нее не было ни знаний, ни опыта. В драматургии она проявила себя полной невеждой, но хотела во что бы тот ни стало стяжать лавры «знаменосца революционной литературы и искусства». Эти слова принадлежат известному драматургу, заместителю директора столичного театра пекинской оперы А Цзя. «Она прислала ко мне домой своих людей, которые приказали мне «отрицать», что я — автор оперы «Красный фонарь!» Отныне автором считалась она. Эти люди обшарили все уголки в моем доме, но рукописи оперы так и не нашли. Меня еще долго преследовали, подвергая издевательствам и угрожая расправой. Но я выдержал. А вот жена моя преждевременно ушла из жизни».
«Нас заставляли смотреть их (образцовые оперы. — А. Ж.) много раз. Отказ идти на просмотр расценивался как серьезный политический выпад», — вспоминал ведущий драматург Китая Цао Юй. В годы «культурной революции» его, по приказу Цзян Цин, заставляли чистить хлевы и свинарники. И регулярно прогоняли по улицам сквозь толпы хунвэйбинов, забрасывавших его камнями. «Мы никогда не обсуждали достоинства и недостатки «образцовых пьес». Мы отмалчивались, потому что все ее спектакли были шаблонными и скучными. Даже такая прекрасная пьеса, как «Седая девушка», после всевозможных украшательств, внесенных Цзян Цин, стала более чем слабой».
Выйдя на «широкую дорогу» политической деятельности, «мисс Ли» вспомнила и о своем прошлом. Вспомнила и решила избавиться от него.
В 1964 году она стала настойчиво требовать допуска в архив Управления общественной безопасности (УОБ) Шанхая, где, разумеется, хранилось пухлое досье о «шанхайском периоде» ее жизни. Ей отказали. Однако некоторое время спустя, когда она стала заместителем руководителя Группы по делам культурной революции при ЦК КПК, а затем еще и членом Политбюро, уже никто не мог противостоять ее желанию — досье оказалось у нее в руках. Одновременно по ее приказу было арестовано 26 руководителей шанхайского УОБ, включая его начальника Хуана Чибо. А свыше 100 сотрудников УОБ, посмевших оспаривать ее указание, были, как сообщалось в печати, «доведены до смерти». «Мисс Ли» никому ничего не прощала.