Слишком много эмоций чтобы держать их в себе, я нуждаюсь в нём, хочу его крепких объятий, скупых слов, мимолетных, почти незаметных ласк.
– Девочка, – стальные объятия приковывают, вжимают в себя. Терпкий аромат табака, сандала и его тела, слишком много, чтобы запомнить слишком много, чтобы создать проще вдыхать, как губка впитывать и запоминать. От него пахнет спокойствием, тишиной, домом.
Совсем незнакомый мне раньше аромат, его не было в нашей со Стасом квартире, не было дома у бабушки, там, где мы жили последний месяц тоже не было. Не было в отелях, постоялых домах, домах друзей.
Я всегда верила в то, что дом у человека один, неважно ты там родился или пришёл со временем. Он найдёт тебя, и ты каким-то шестым чувством почувствуешь родство.
Впервые появившись в доме Гао, я не почувствовала этого, я ощущала тревогу, на каком-то подсознательном уровне я ждала отторжения, думала, что не смогу сразу привыкнуть к этому месту, что первые пару недель спать совершенно не буду.
Но прошло уже полгода, и я привыкла, как-то незаметно для себя смогла уснуть на вторую ночь, привыкла к сладкому аромату выпечки, витающему по дому, к прислуге. Они, все те люди, что работали в доме, не смотря на каверзы Зули, безукоризненно выполняли свою работу и я, со временем, перестала их замечать. Я научилась ходить по этому дому, с многочисленными тайными ходами, с закрытыми глазами.
Спальня, где я спала, постепенно наполнилась разными мелочами и книгами, их количество возрастало после каждого выезда в город.
Впрочем, книги скоро перекочевали в домашнюю библиотеку, где вечерами мы и пересекались с Аном.
Сегодня мы тоже здесь встретились, госпожа Сю Ли, стоило мне появится на пороге дома, отправила меня туда, а сама занялась другом семьи, и соответственно семейным доктором.
Мужчина, не сопротивляясь, пошёл за свекровью на кухню, выпить успокоительного чая из ароматных листьев, их выращивала свекровь на отдалённой части участка, под раскидистыми ветвями елей, в прохладе и тени.
– Я…
– Как…
Мы заговорили одновременно и замолчали тоже вместе, неловко отстранившись от мужчины, внимательно осмотрела его.
На лице было несколько ссадин и заклеенный пластырем длинный шрам, уходящий по виску в волосы. Я согласилась с выражением, что «шрамы придают мужчине красоты», а случае с Аном, это было сущей правдой. Ярко-красные и темно-бордовые отметины на побелевшей, словно фарфор, коже, добавили демоничного, даже вампирского шарма.
– Как дела? – спросила, внимательно следя за выражением его лица. Он фыркнул и усмехнулся, обнажив свои белые зубы.
«Настоящий вампир» мелькнула в голове мысль.
– Живее всех живых – складывает руки на груди, а я заметила следы от капельниц.
– Или мёртвых – намекаю на цвет его кожи, при всей светлости она казалась какой-то мертвенной, холодной.
– Я соскучился – тихо сказал, снова смыкая свои крепкие руки за моей спиной. Жест получился домашним, Ан делал так и раньше, но я только сейчас придала ласке внимание. С виду обычный жест, которому никто не придаёт внимания, для меня он показался слишком интимным, даже захотелось ответить чем-то подобным, как в настоящих семьях.
– Я тоже – поддавшись собственным желаниям отвечаю, откидываю голову назад, чтобы посмотреть в темные глаза, под которыми залегли не менее темные мешки. Высвободив одну руку, касаюсь их, кажется, пальцы провалятся в них – Тебе было больно?
– Нет, – наклонив голову ближе отвечает без заминки, не врёт. Весело продолжает – Мой мозг отключился с ударом груза по голове.
– Ты мог умереть, – в глазах скапливаются слёзы, ресницы мелко подрагивают. Не выдержав, высвобождаюсь из объятий и отхожу к окну. Слёзы, не выдержав, уже катятся по щекам до меня только всё что дошло. – Ты…ты мог сделать дочь сиротой, ты хоть это представляешь?! – мой голос дрожит, глотаю слёзы. Мне по-человечески обидно за Чан. – Ты хоть представляешь, какого это, потеряв мать потерять ещё и отца. Ты знаешь, что бы с ней было?! Нет! Ты не знаешь, зато я это знаю! Она бы винила во всём себя, её бы обзывали и всячески унижали дети в школе, каждый человек будет её жалеть и напоминать про это, до конца жизни не дадут забыть. Вытиснут всё хорошее из жизни.
Ан никогда не слышал от меня ничего обо мне, у него конечно же была вся подноготная на меня, и думаю ему это не нужно было.
В отчаянье зарычала, больно ударив сжатыми в кулаки пальцами по стеклу, оно не разбилось, а мне стало легче.
– Ты же не знаешь, как это быть сиротой с самого детства – всхлипываю от отчаяния. Воспоминания душат от них невозможно избавится как бы иного не хотелось они остаются, мешают жить. От травли не спасает даже положение в обществе, от него, даже можно сказать, всё становится только хуже, каждая собака, узнав тебя начнет спрашивать, как ты, приносить свои лживые соболезнования. Сужу по себе, в моей жизни случилось именно так, а бабушка даже не пыталась говорить со своими друзьями. Так продолжалось на протяжении нескольких лет, из-за которых я и возненавидела всё это высшее общество лицемеров.