— Ничего! — быстро отвечает та, продолжая шагать в школу. — Ты же знаешь, меня выводит из себя один вид этих придурков.
— Знаю. И давно привыкла к твоим закидонам. Правда первый раз вижу, что драка так тебя взволновала…
— Нет! Меня волнует только то, что эти драчуны даже не пытаются учиться боевым искусствам!
— Ты так думаешь, только потому что твой отец тренер этого странного старого стиля! Как там его?
— Кобудзюцу.
— Точно. Только я тебя прошу, не лезь к защитнику школу Китано-куну.
— Кхм!
— Что? Ты всерьёз думала об этом? Не надо! Ты не слышала, какие о нём слухи ходят?!
— Я думаю, что он просто пугает всех своим лицом. А слухи явно преувеличены. Никто не может победить две сотни бойцов. Это за пределами человеческих возможностей.
— А с помощью бензопилы?
— В нашем городе только одна больница. Я не слышала, чтобы они просили доноров сдавать кровь, а так и было бы, если бы к ним доставили столько тяжёлых раненых. Ничего не было.
— Но Кодзима же проиграл. А его банда распалась…
— Я не знаю, Икуко. но думаю, что он как-то их запугал. А те потом придумали сказку про резню бензопилой, чтобы оправдать своё поражение.
— Возможно. Но ты всё равно не связывайся с ним.
«Хорошо бы, если он не будет больше связываться со мной. Но я сама дала повод, сказав про победу… Нужно просто побить его один раз, и он отстанет!» — решила Рёко, привыкшая, что проблему, которую нельзя решить ударом кулака, всегда можно решить, ударив ногой с разворота.
Большая перемена.
— Ты чего? — спрашивает Рёко подругу, когда та неожиданно прячется за её спину. Та молча показывает вперёд, на стремительно замолкающий и прекращающий всякое движение школьный коридор. И среди катящегося перед ним пузыря молчания, шагал о чём-то задумавшийся Китано с почтительно отстающим на два шага Такехисой.
— Китано-кун… такой страшный, — прошептала Икуко. — Только ничего не делай, Рёко!
— Не буду, — улыбается та, — я же не дура!
«Ну да. Лицо у него страшное. И идёт так расслаблено, будто готов в любой момент уйти кувырком в любую сторону. Но всё-таки он совершенно открыт для внезапного удара. Сейчас, он поравняется со мной и тогда… почему он остановился?! Стоит, улыбается своей жуткой улыбкой. Он почувствовал моё желание нанести удар!!!»
Все, находящиеся в коридоре ученики замерли, глядя на застывших друг против друга Китано и двух учениц. Наконец теневой босс школы отмер, приложил правую руку к сердцу, и глядя на стоящую перед ним девушку, продекламировал:
Я вижу каждый день тебя, и мне непонятно
Как можно быть прекраснее сиянья луны?
И сердце замирает, бьётся как-то невнятно
В тот миг, когда случайно улыбаешься ты
Только ты!**
А потом, как ни в чём небывало, пошёл дальше, оставив впавшую в амурный нокаут девушку с её полностью охреневшей подругой и не менее охреневшими свидетелями.
Первым отмер Такехиса.
— Позвольте называть вас своей сестрой! — он почтительно поклонился Рёко.
Через пять минут всё школа знала, что Китано-кун признался в любви в стихах. И это было более шокирующе чем какие-то там разборки с чужими хулиганами в парках.
С этого дня репутация Китано в Хекикуу изменилась. По крайней мере среди учениц.
_________
* Так говорил сам Норихиро Яги.
** «Девушка, крадущая сны» Пламенев.
Глава 9. Засада
— ХАААА! — разъярённый боевой крик сливается с шлепком от удара ногой по напольной груше. Если бы на её месте был человек, он получил бы хорошее сотрясение всего наполнения своей черепной коробки.
— ХАА! — боковой горизонтальный удар подъёмом стопы посылает разрушительный импульс в то место, в котором, будь у груши человеческие органы, располагалась бы почка.
— ХАА! — груше отбивают вторую почку.
За этим яростным избиением наблюдает высокий, мощный человек в белом кимоно с чёрным поясом. Сэнсэй Коисо Хэйдзо.
— Какая-то ты сегодня возбуждённая, — говорит он, задумчиво поглаживая усы.
— Папа, что такое быть по-настоящему сильным? — не поворачиваясь спрашивает Коисо Рёко, смотря сквозь избитую грушу.
— Хм?
— Что, если тренировки и дисциплина не помогают победить простого хулигана?
— Думаю, это зависит от твоего противника. Тот, кто прошёл через множество боёв, обретает опыт. Человек, у которого немало поединков, становится сильнее. Особенно если в его поединках стоял вопрос жизни и смерти.