– Уже жалеют, – сказала Ксения Мухаммедовна. – Как я поняла из их намеков, они с утречка собирались по начальству идти – сознаваться. Все спорили, с кого начать. Мой-то партийный, так он уговаривал прямо в райком податься, а Генка твой просил райком напоследок оставить. Дескать, когда уже деваться будет некуда. А сначала, говорил, надо в исполком и прокуратуру...
– Господи, спаси и помилуй. А Мишка?
– Мишка все помалкивал. Ты ж его знаешь.
– Знаю, – всхлипнула Вера. – Я на него с детства глаза пялила.
– Интересно, и на сколько же их могут засадить за это?
– Если нет жертв...
– Сомневаюсь, – сказала Ксения Мухаммедовна. – Это вряд ли. Мой Петрович ужас какой здоровый! Вот ему шестьдесят, а он ведь, совестно сказать, ко мне по этой самой части каждый день претензии имеет!..
– Да что ты... – с нескрываемой завистью сказала Вера.
Ксения Мухаммедовна ногой прикрыла кухонную дверь, взяла баян, осторожно тронула пальцами клавиши и негромко запела старую известную песню: «Тюрьма Таганская – все ночи, полные огня, тюрьма Таганская, зачем сгубила ты меня?.. Тюрьма Таганская – я твой бессменный арестант, погибли юность и талант в стенах твоих...»
Рано утром Генка, Михаил и Петрович ехали на мотоцикле. Навстречу им показались четыре груженых самосвала из их конторы. Самосвалы посигналили светом и притормозили. Остановился и мотоцикл.
– Ну как, ребята, сдали? – спросили водители. Генка одной рукой ткнул Михаила в спину, второй ущипнул Петровича.
– Сдали, сдали! Еще вчера сдали. Оформлять едем!
– Вас там управляющий уже оформил, – хохотал один из водителей. – Вот такенный приказ со строгачом и лишением квартальной премии каждому за невыход на работу!
– Ничего, – сказал Генка, – переживем.
– С вас причитается! – намекнули водители.
– Само собой, – ухмыльнулся Петрович. И они разъехались в разные стороны.
– Ты зачем наврал, что мы уже сдали золото? – спросил Михаил.
– Трепло несчастное, – проворчал Петрович.
– Так спокойнее, – ответил Генка. – Рули прямо к исполкому.
В приемной председателя райисполкома молоденькая секретарша, с интересом глядя на Генку, сообщила:
– Ну никогошеньки нет! Все на приемке стройобъекта родильного дома. И председатель, и оба его зама, и все, все, все... Ждут госкомиссию, а там чепе. И туда лучше не соваться. Это я вам чисто по-человечески скажу.
– Кажись, у меня уже ничего человеческого не осталось, – недобро покрутил головой Петрович.
– Елки-моталки, когда ж это кончится? – вздохнул Михаил.
– А вот мне ничто человеческое не чуждо! – весело сказал Генка, чем еще больше понравился секретарше. – Где этот родильный дом построили?
На огромном щите, укрепленном на двух сваях, было написано крупным красивым шрифтом: «Ударное строительство родильного дома Ляминского районного отдела здравоохранения. Срок сдачи объекта I квартал 1984 г. Подрядчик „Межколхозстрой“. Прораб..........»
Фамилии прораба не было. Как, впрочем, не было и самого родильного дома. Только фундамент и проросший бурьяном незаконченный первый этаж...
Вокруг щита стояли машины: «Волга», три «Москвича» и два «УАЗа». У края фундамента, словно у могилы, молча собралась группа людей одинакового вида – председатель райисполкома, два его заместителя, начальник отдела капитального строительства, заведующий райздравотделом с помощниками и не похожий на них представитель «Межколхозстроя», именуемый подрядчиком.
Эта картина напоминала похороны. Та же скорбная тишина, неподдельная печаль и искренняя растерянность. Ощущение трагической непоправимости было столь велико, что когда Михаил, Петрович и Генка подкатили сюда на своем мотоцикле и присоединились к стоявшим, на них никто не обратил внимания.
Наверное, самый тяжелый разговор уже состоялся, потому что председатель райисполкома, тяжко вздохнув, снял почему-то шляпу и дрогнувшим голосом произнес:
– Товарищи...
Глядя на него, все тоже сняли шляпы.
– Товарищи, – повторил председатель. – Один из передовых районов области без родильного дома – это средневековье. Как будем дальше рожать, товарищи? Опять за тридевять земель?! Жду ваших предложений. Что скажет представитель «Межколхозстроя»?
– Если мне добавят средства, я постараюсь сдать объект к концу четвертого квартала. Это будет новогодний подарок трудящимся.
– Сколько вам требуется для завершения работ по роддому? – спросил один из замов.
Представитель «Межколхозстроя» отвел свои вороватые глаза в сторону и сказал:
– Тысяч семьдесят, семьдесят пять...
Прошел гул возмущения.
– Это несерьезно, – сказал председатель. – Таких денег вам никто дать не сможет.
– Это почему же?! – неожиданно громко сказал Михаил. – Мы можем дать!
Весь райисполком повернулся на голос Михаила.
– Ай да Мишаня! – восхищенно ахнул Петрович. – Прорезался!
– Только не семьдесят! – в панике закричал Генка. – Только не семьдесят! Там восемнадцать тысяч пятьсот сорок восемь рублей наших собственных! Мишка, быстро: сколько остается?
– Пятьдесят пять тысяч семьсот пятьдесят шесть рублей, – мгновенно ответил Михаил.
– Молодец, Генка... – Петрович показал на представителя «Межколхозстроя». – Глянь на его рожу – он и миллион схапает – не подавится. Так вот, граждане! – сказал он уже громко. – Пятьдесят пять тысяч семьсот с копейками можем отстегнуть наличняком, чтобы вам было где рожать. Устраивает?
– Вполне, – немедленно ответил представитель «Межколхозстроя». – Ужмемся, справимся и к Новому году...
– Минуточку! – закричал председатель райисполкома. – Да кто вы такие?!
Спустя некоторое время на черном капоте председательской «Волги» стоял старый китайский термос, а на расстеленном чистом носовом платке лежали золотые монеты.