Глеб и Афанасий помотали головами.
Они оставили пострадавшего в избушке, накидав в печь побольше дров и нагрев ему воды из снега.
В пути Глеб рассказывал деду о заговорщиках, об опасности, грозящей поселку. Афанасий сосредоточенно кивал и все дивился, что Глеб в свои годы "буквы разбирает".
– А ахтомобиль видел? – допытывался Афанасий. – Я видел в лагере. Ой, чудно-о!
– Нам, Афанасий, рассусоливать некогда! – пыхтел Глеб, в четвертый раз преодолевая проклятый путь. – В поселок надо! Они там такого натворят…
– Леворьвер, гришь, у них есть?
– Есть и не один. У них динамит есть! Что угодно могут взорвать, хоть склад, хоть школу, хоть…
Из леса донесся ни то вой, ни то рев. Как будто резали взрослого теленка, завязав ему морду.
– Человек кричит, – не сомневаясь, сказал Афанасий.
Они поспешили на звуки.
Привязанный к раздвоенному стволу дерева тонкой, но прочной веревкой, в паре метров над землей висел, корчась и извиваясь, один из Кощеев. Очки, шапка и рукавица валялись в снегу. Вторая рукавица торчала изо рта. На лбу крупными буквами химическим карандашом было выведено: "трус".
"Ни хрена себе!" – мысленно поразился Глеб. – "Своих не жалеют!"
Впрочем, если б не жалели, кричать было бы некому.
Он достал нож и, взобравшись на дерево, срезал учителя, так что тот с воплем рухнул в руки Афанасию.
– Я не тот… н-не старший! Гулус – мое прозвище, Гулус! Самый добрый! Это я всегда такой веселый был! Никого не обижал, отдувался за всех!
– Ты в меня…
– Не хотел, не хотел стрелять! Отказывался, помнишь? Я ж от природы жалостливый! Я бы тебя вообще отпустил, если б вес в семье имел!
– Пошел ты! – огрызнулся Глеб. – Все вы, сволочи! А ты трус, к тому же!
– Ну уж извини! Сын за отца не отвечает, а брат за братьев – тем более!
– Да вы кто, вообще, такие?! – заорал Глеб, замахнувшись ножом. – Откуда вы, черти, вылезли?!
– Мы э-э… М-мы… В целом мы Константин Алексеевич.
Гулус явно не мог выдать более точного определения.
– Имена у вас есть?
– Нету! И никогда не было. Только одно на всех.
– А в документах как же? – нашелся Глеб.
– Нет у нас документов. Один паспорт на семерых. Одно имя, один паспорт, один человек. И все! Мы всемером родились. Мать умерла. А отец, трехнутый дурак, захотел нас в одну личность смешать! Скрыл от общественности. Вот, у него один сын и точка!
– А как же вы живете?
Глеб чувствовал, что его голова сейчас отвалится от таких открытий.
– По очереди. Один живет, шестеро в подполе сидят. В шахматы режутся, носки штопают, книги читают… Потом на следующий день другой. Потом третий, и так далее. Зато, как жизнь простую человеческую ценишь, когда только один день в неделю солнце видишь! – он с лукавой ухмылкой поднял палец. – А сколько всего можно успеть, пока свободен, у-у… И вором первоклассным можно стать, так что никогда голодать не будешь. И науки освоить, и языки изучить. Семью жизнями живешь, в семь раз больше свободного времени! Отец нам даже клички друг-другу запрещал давать. Старый бес! Хотел, чтоб мысли читать научились! Чтоб как головы у змея… И научились же, хе-хе! Правда только вблизи.
Он ненадолго замолчал, переводя дух. В его глазах пылал азарт долгожданного предательства.
– Да-а… Вот так мы и выросли. Семеро. Семь осколков одной личности. Старший… хотя какой он, к ляду, старший! Иратус раньше родился! Создал себе культ, Наполеон хренов! В общем, Супербий гордый, как черт знает кто! Кесари отдыхают! Другой злобный. Третий жадный. Четвертый завистливый. Пятый унылый. Шестой бабник, каких поискать. Вот ведь шутка! У самого даже имени нет, а баб находит! За десять верст к ним бегает!
– Я чего-то вообще не пойму ничего! – прогудел Афанасий.
– Погодь! – прервал Глеб. – То есть, вы как будто один человек?
– Да, да!
Глеб тихо присвистнул.
"Это что ж за личность такая выходит: гордый, злой, жадный?.. Тьфу! Это он на своих злобу срывает!"
– Ну а ты-то сам, ангел что ли?
– Покушать люблю, – жалко признался Гулус. – Поесть… Ни разу в жизни нормально не ел. Голод проклятый! Я ведь от этого нашу власть так славословлю! Как поорешь за партию и за товарища Сталина, так вроде и желудок полон. Деда мороза тоже я играю. Тоже праздник, радость – пища как бы для духа. Других-то силком туда не затащишь!
Взгляд его вдруг сделался диким и молящим, как у бездомного кота.
– Что ж за наказание, а! У всех остальных страсти духовные, а я один физически мучусь! Я ж только об этом мечтаю! Чтоб внутри не жгло! Так бы я их послал к черту на рога с ихним планом!
– План! – воскликнул Глеб. – Что за план, рассказывай!
– Ну, ну, ну, щас! Это ж только присказка, сказка впереди! Вообщем, когда наш папаша дубу дал, решили мы, что, наконец, свобода. Там как раз царский режим рухнул, неразбериха, гражданская война… Разошлись мы в разные стороны, пожили немного сами, да и поняли, что ни черта у нас не получается в одиночку жить. Нету опыта! Сошлись обратно вместе, пошли работать в школу, завели жену, такую, чтоб дура дурой, для отвода глаз. Ну вот… А отец у нас был немножко ну… гений или колдун, черт его знает. Придумал способ, как из грунтовой воды золота нацелить. Ты знаешь же, что в воде золото содержится? Только очень мало. А он придумал способ вырастить из него золотую гору! Что-то там через кристаллизацию… не суть. Сконструировал аппарат, хотел воплотить, да не дожил. Ну а мы, значит, сами по его чертежам. Чтоб золото вырастить нужно лет… Господи, сколько ж уже прошло-то? Лет десять-двенадцать нам потребовалось. Накопили бочку золота, а кому его сбывать? Мы ж… они ж надеялись (я-то сам в этом не участвовал) что большевики вот-вот того. И снова капитализм, собственность, набивай карманы! А советская власть стоит, как вкопанная. Значит, надо искать внешние рынки.