— Нет-нет! Не сюда. Сюда, пожалуйста.
Александр Дмитриевич взял Мазина за локоть и провел мимо ближней комнаты в дальнюю. Там было душновато и пыльно. Заметно было, что обитал Пашков в основном не здесь.
— Присаживайтесь.
Саша положил газеты на журнальный столик, неловко смахнул что-то с подлокотника кресла и открыл форточку.
Мазин присел, поглядывая на хозяина. Мнение, зародившееся в подъезде, подтверждалось, процветающим Пашков не выглядел, да и годы уже печать наложили. Однако бросалось в глаза и нечто противоречащее наглядности, некоторая самодовольная взволнованность, вроде легкого опьянения. Мазин сопоставил слова «один живу» с движением в квартире и усмехнулся про себя. Кто-то укрылся в соседней комнате, и нетрудно было предположить, что находилась там женщина. Конечно, Мазина это не обрадовало, готовился-то он к разговору личному, но, судя по тому, как притворил Александр Дмитриевич дверь комнаты, в которой они уединились, можно было надеяться, что дама не появится, а скорее всего покинет квартиру потихоньку. Однако Игорь Николаевич счел необходимым уточнить:
— Я не помешал?
— Что вы! — взмахнул руками Пашков, и Мазин утвердился в предположении, что гостья уйдет.
— Над чем работаете?
Ему хотелось услышать, как захлопнется входная дверь, и он немножко тянул время.
— Спросите что-нибудь полегче.
Мазин засмеялся.
— Рад бы, но у нашего брата вопросы всегда с нагрузкой. Такие уж мы люди или заботы наши такие…
— Неужели вас ко мне какое-то обстоятельство привело?
Вопрос был глупым, ибо ясно же было, что не на чай и не поболтать о том о сем пришел к нему почти незнакомый и занятой человек.
— Простите, сморозил. Говорите, пожалуйста.
И подумал с недоумением: что еще за напасть?
Мазин прислушался, ничего не услышал и решил времени больше не терять.
— Я вам сначала один фотоснимок покажу. Снимок не очень приятный, но отнеситесь к нему спокойно. Это формальность.
И он достал из конверта изображение бомжа, в предсмертной слабости опустившегося на колени у колодца.
— Что это? — не понял сразу Александр Дмитриевич, и вот эта секунда, когда он искренне не понимал, что видит на снимке Федора, и ввела в заблуждение Мазина, потому что в следующий момент он вынужден был обернуться и переключить внимание на фигуру, без стука возникшую на пороге.
— Здравствуйте, — сказала Дарья, почти потупившись.
Да, конечно, в квартире находилась женщина, но представлял Игорь Николаевич ее несколько иначе…
Когда Мазин позвонил, Дарья лежала на животе на Сашином диване и, болтая ногами, смеялась, уткнувшись лицом в подушку.
— Слушай! Ты кто? Рахметов? Спишь на гвоздях! Мамочки! Если я тут с тобой поваляюсь, мне за месяц синяков не отмыть! Бедный мой муженек. Он подумает, что ты меня бьешь… Ха-ха!
А муженек, между прочим, был совсем уже не в Москве, а примчался вслед за супругой и, как уверяла Дарья, исключительно из ревности.
— Отелло по сравнению с ним тихий пенсионер. Ему никакой Яго не нужен, чтобы придушить бедную женщину.
И Александр Дмитриевич смеялся. За последние дни Дарья овладела им полностью, он даже сравнивал себя мысленно с тургеневским Саниным, что «отдался под нога» роковой Марье Николаевне. Но была и разница, Санин был молод, изменил возлюбленной и имел дело с очень покладистым мужем. У Пашкова же все выходило наоборот, и несли его отнюдь не «вешние воды», а осенние, отчего Александр Дмитриевич испытывал гордость, которая и проявлялась в его самодовольной взволнованности, «Еще не вечер», — уверял он себя в эти дни.
Услыхав мазинский звонок, оба переглянулись, и Дарья спросила:
— Кого это принесло?
— Понятия не имею.
— Ладно. Если отшить не сможешь, не расстраивайся, мне все равно пора.
Решили, как и надеялся Мазин, что уйдет она без лишнего шума. Однако упоминание об управлении внутренних дел вызвало у Дарьи сначала любопытство, а потом и ощущение непонятной тревоги. Сказалось ли «женское чутье», или милиция всегда подобное чувство вызывает, Дарья раздумывать не стала, она была скора на решения и, вместо того чтобы закрыть за собой дверь входную, распахнула внутреннюю и вошла в комнату.
Внешне Мазин проявил ровно столько удивления и любопытства, сколько полагалось правилами выработанного за много лет поведения в неожиданной ситуации, но внутренне удивился немало. Дарья была, что называется, в форме в полном смысле слова, одета с той степенью риска, что не переходит грани, но бьет наверняка. Секрет был подброшен немецким журналом, где утверждались две истины — «лиловый цвет — последнее искушение» и «одежда может подчеркивать фигуру, быть короткой и вызывающей». Иллюстрировались эти аксиомы фотографией манекенщицы, в которой Дарья нашла полное сходство с собственной персоной. Пример был взят на вооружение. Даже поза, в которой она остановилась в дверях, чуть выдвинув одну ногу, соответствовала той, что демонстрировалась в журнале. Мазин, естественно, модами не интересовался, журнала не видел, но вызов почувствовал. «Кажется, я недооценил кинодраматурга», — подумал он с некоторой завистью, однако лицо сохранил и лишь несколько сдвинулся в кресле вперед.