У Пашкова сжало сердце.
«Сыщики! Рутина им осточертела. Случай! Лишь бы от человеческой трагедии отделаться поскорее!»
Снова поднялось недоброе чувство к Мазину.
— Меня заинтересовала надпись. Прочитайте!
Мазин взял бутылку.
— Вы придаете этим словам особый смысл?
— Это предсмертная записка погибшего самоубийцы.
— Не слишком ли изысканно?
— Должно быть проще: «Прошу в смерти никого не винить»?
— Не злитесь. Сделайте поправку на художественное воображение. А предположение ваше легко проверить. Труп еще не похоронен, а на стекле наверняка сохранились отпечатки.
Мазин осторожно взял бутылку за горлышко и подумал убежденно: «Он знает этого человека».
— А ты знаешь, — объявила Дарья несколько дней назад, — приезжает муж.
Сказано было в обычной ее беззаботной манере, почти между делом, на кухне у Александра Дмитриевича, где Дарья, накинув вместо халата его рубашку, быстро и ловко резала овощи на окрошку.
На Пашкова, однако, новость произвела впечатление. До сих пор он предпочитал об этом человеке просто не думать; давалось это легко, ведь Дарьиного мужа Саша никогда не видел и был уверен, что никогда и не увидит. Все, что у них с Дарьей произошло, воспринималось Пашковым как удивительная случайность. Удивительная и замечательная еще и тем, что муж в ней существовал вроде бы только для того, чтобы Дарья к нему своевременно возвратилась. Ведь замечательные случайности не могут продолжаться вечно или хотя бы долго. Неизбежную развязку Саша представлял романтично и сентиментально, в атмосфере благодарной грусти. А тут щелчок бича: «На место, старик! Хозяин приехал».
— Пренеприятнейшее известие.
— Да ну? Понравилось у чужой печки греться? Любите вы, мужики, поудобнее устраиваться.
— Почему он решил приехать?
— Я знаю? Он ревнивый, вечно меня подозревает. И вообще не в себе после Афганистана.
— Про Афганистан ты не говорила.
— Всего не скажешь. Короче, дурь какая-то. Мчится вернуть меня в лоно прочной советской семьи.
— Такое возможно?
Она возмутилась.
— Ну, ты наглый. Пасешься на травке и тут же поплевываешь. Чем я хуже других?
— Я не хотел тебя обидеть.
Дарья извинений не приняла.
— Нет, какие вы мужики все-таки наглые! И муженек тоже. Собственник. Думаешь, он святой?
— Понятия не имею.
— А я и не хочу иметь. Живем на свете секунду, да еще от радости отказываться? Ради чего?
Дарья провела ладонями по бедрам.
— Ужас, когда подумаю, что растолстею, постарею, синие жилы на ногах появятся… А ты морали читаешь, дурак!
— Больше не придется. Сдаю вахту законному супругу.
— Ну, законный у меня не моралист. У него рука крепкая. Любому готов шею скрутить, кто на меня глаз положит, и мне заодно.
— Как же ты не боишься?
— Волков бояться… Да ты его сам посмотришь. Послушай, я хочу, чтобы вы познакомились.
— Чтобы он мне шею свернул?
— Ха!.. Тебя он и не заподозрит. Старичок, подумает, с животиком, этот не в счет.
Пашков не то что обиделся, но задумался.
«Черт-те что! Не поймешь этих баб. Если у нее муж в самом деле отчаянный, как же она это так запросто игнорирует? И почему меня выбрала, в самом деле старичка с животиком? Играет? Муж к молодым ревнует, а она подсмеивается… А если б он узнал? Хотя… Ослы мы в этих делах…»
Александр Дмитриевич вспомнил, как давно когда-то у его молодой жены был поклонник преклонных — так ему тогда казалось — лет. Доцент с кафедры, где она лаборанткой устроилась. Цветы дарил, ручки целовал. Умудренный приятель сказал однажды: «Что этот старый ходок вокруг твоей крутится?» — «Да он на тридцать лет ее старше. Шутишь?» — «Ну, смотри…» И Саша смотрел и вместе с женой посмеивался и цветам, и комплиментам. Сейчас бы, наверно, призадумался. Стал ли бы тот, очевидно, опытный женолюб, на цветы зря тратиться? С женой давно разошлись, и не было уже давно остроты чувств, ни злых, ни добрых, и подумалось равнодушно: «Наверное, наставляла мне рога и тоже хохотала со своим старичком: ну куда, мол, ему догадаться, он тебя за мужчину не считает… А тот, наверное, хуже, чем мужчина, был — с какой-нибудь особой похотью. Или выбрыком». Где-то читал Саша, не у наших авторов, конечно, как пожилой богач заставлял проституток на ноги красные подвязки надевать… специально.
— Дарья, у тебя есть красные подвязки?
— Что за глупость? Я же мини ношу. Только с колготками.
— А подвязки сейчас носят?
— Ну, ты настоящий старик. Рубай окрошку, пока не нагрелась. Окрошка — мое фирменное блюдо. Грандиозно готовлю, правда?