Я стал его, как мог утешать.
- Подожди ты убиваться, Прохор,- говорю я ему, - надо посмотреть, чем дело окончится, что суд решит, тогда уж и думать. Я уверен, что суд твою сторону примет. И земля вместе с кладом, то есть со второй банкой, на твоей стороне сада останется. Только, если откопаешь и найдешь вторую часть клада дедова, придется в этот раз его государству отдать. Но тебе по закону четвертая часть клада положена! Что горевать-то?
- А что если ему, - отвечает мне Прохор, - не только про вторую банку, а еще и про эти семейные истории известно? Что его папаша от моего деда Прохора. А мой отец его деда Семена сын. Тогда ты прикинь, что получается. Я теперь по отцу - Ерофеев. А Анатолий, стало быть, по отцу Пшенкин. А участки земли-то, они в те давние года в сельских талмудах по отцам записывались. А потом, после войны, по наследству по отцовской линии передавались. Без всяких там кадастров. Понимаешь? Теперь, как ни крути, положение мое - раком ставленое в ситуацию.
Если я суд проиграю, то вторая банка на его стороне окажется! Мне-то копать, пока суд не закончится, нельзя. А если выиграю и клад на моей стороне останется, так он потом новый иск подать может, историю нашу семейную выложить! А как родство наше перепутанное откроется, так выйдет, что земля моя неправильно мне по наследству досталась. Она его теперь, нового Пшенкина! И дом мой новый и метр земли со вторым кладом, все ему отойдут, главная штука.
А вот это поворот. Вот это история, думаю. Это на брата нашего, Уильяма тянет…
- Слушай, - говорит Прохор, - прошу тебя, друг писатель Львович, приходи на суд, поддержи морально. Люба моя про вторую банку ничего не знает. А про то, что я теперь Ерофеев, а не Пшенкин, и сказать, признаться, не знаю как. Стыдно.
Ну, прямо жалость меня взяла к семье Прохора. И от чего людям такая забота-напасть прикатила, думал я? Видно, так жизнь устроена, что найденное счастье в один миг может несчастьем обернуться.
Возвращаясь домой, идя по нашей единственной мощеной в селе Центральной улице, я оглянулся, проходя мимо их окон. В окне было светло. За прозрачными тюлевыми занавесками отчетливо просматривался силуэт Любы, а напротив нее, на переднем плане, фигура Прохора, сидящего около дымящегося на столе самовара.
Сколько времени прошло, подумал я. Почти сто лет скоро. Сколько поколений за это время сменилось, событий разных произошло. А грехи предков наших, любовь и измены их, до сих пор витают над старым селом Мошкино.
Пойду на суд. Поддержу Прохора. Да и любопытно, чем это дело закончится…
Конец