– Садовая, тридцать, – наконец-то выпивоха остановился.
– Этот дом, он самый, – подтвердил бомж.
– Фонарика у нас нет, и свечку прихватить не догадались, – хозяйничал в брошенном доме десантник.
Наконец Витька отыскал старые газеты, скрутил из них несколько тугих бумажных факелов, щелкнул зажигалкой.
– Спускайся. Мне подашь, а я подхвачу. Смотри, только не разбей, – бывший десантник уже облизывал пересохшие губы в предвкушении выпивки.
Бумажный факел горел в его руке неровно. Бомж, кряхтя, спустился в подвал по деревянной стремянке. Молодой парень, лежа на животе, светил ему факелом, сунув его в люк.
– Вот она, вот она, родимая, – бомж уже забыл о прежних страхах, – литров тридцать будет, а то и сорок!
Пошатываясь, боясь выпустить оплетенную бутыль, в которой булькало и переливалось, бомж водрузил ее на поперечину стремянки, поднялся выше и с усилием подал десантнику. Тот картинно легко подхватил тяжелую бутыль, тут же вытащил бумажную пробку и нюхнул.
– Хороша, зараза! Может, тут и глотнем? Стаканчик там или кружку поищи.
Бомж двинулся на веранду, зазвенел посудой, ругался, ничего не находя, а затем двинулся во двор. Десантник как раз успел поджечь следующий факел от догорающей газеты, как внезапно с улицы донеслись какие-то странные звуки: мягкие, почти неслышные шаги, словно кто-то крался. Следом за ними прозвучало утробное рычание, на него наложилось отчаянное причитание бомжа:
– Черти, черти…
Десантник выглянул на веранду. По улице в сторону дома двигались три странных существа – огромные, как волки, на четырех лапах. Их огромные глаза горели ярким фосфоресцирующим огнем. Светящиеся пасти желтели клыками.
– Назад в дом, дверь закрывай! – крикнул десантник.
Бомж рванул что было силы от умывальника летней кухни. В руке он сжимал эмалированную кружку.
Десантник влетел внутрь дома и готов был захлопнуть дверь за бомжем, чтобы отрезать от него утробно рычащих «чертей». Но бомж споткнулся о порог, растянулся, и странные существа с огненными глазами, похожие то ли на волков, то ли на собак, набросились на него.
Витек спьяну еще попытался ударить одно из этих существ ногой. Но тут же блеснула клыками огненная пасть. Он отпрянул, споткнулся. Бутыль с самогоном качнулась, и спиртное полилось из горлышка на дощатый пол.
Десантник замер, завидев в неверном свете факела, как клыки вонзились в горло бомжу, как тугой струей брызнула кровь, как задергалось в конвульсиях тело. И тут сработала армейская подготовка. Один прыжок, и Витек уже висел на краю чердачного люка. Он быстро взобрался наверх и глянул вниз.
Бомжу было уже не помочь. Одно из существ встало прямо под люком и прыгало, истошно клацая зубами. Оброненный бумажный факел догорал на полу. К нему пыльной лужицей натекала самогонка. Она вспыхнула синим, почти невидимым пламенем.
Вскоре десантник уже ничего не мог различить внизу. Все затянуло дымом, из которого доносилось чавканье и рычание. Добравшись до слухового окна, он вышиб его ударом ноги, спрыгнул, перевернулся через голову, перемахнул через изгородь и стремглав побежал по безлюдной выселенной улице.
Как оказался возле бетонного забора, десантник так и не понял. Оставалось только подпрыгнуть, уцепиться за его верх и подтянуться. И тут что-то метнулось к нему. В ночи блеснули огромные огненные глаза. Витек уже висел на заборе. Фосфоресцирующие клыки клацнули, и он ощутил боль в бедре. «Черт» повис на его ноге.
Десантник понимал, что если сорвется, то с ним будет то же самое, что и с бомжем. Вися на одной руке, чувствуя, как пальцы медленно соскальзывают с бетона, другой рукой он что было силы ударил в голову существу – прямо в огненные горящие глаза. Клыки разжались, и Витек каким-то чудом оказался по другую сторону забора.
Мирно горели фонари. В окнах некоторых домов разноцветными огнями переливались экраны телевизоров.
– С-с-суки, – прохрипел десантник, оттягивая спортивные штаны и разглядывая рваную кровоточащую рану. – Чуть кусок мяса мне не выгрыз.
Придерживая рану ладонью, Витек заковылял по улице к центру поселка.
– Когда не надо, повсюду менты. А тут глухо.
Андрей Ларин давно «похоронил» себя прежнего. Не каждому это удается. Прошлая жизнь уже не беспокоила его, как это случается, словно ампутированная нога или рука, отзывающаяся внезапной фантомной болью. Нет, он помнил, что служил когда-то в Наро-Фоминске старшим оперуполномоченным, в деталях мог восстановить подробности последнего, рокового для него дела, которое вел. Он всего лишь делал свою работу, и делал, как понимал, честно. Но наказать зарвавшегося продажного чиновника по закону не удалось. Ларин потерял должность, погоны. Его начальник, называвший Андрея своим другом, первым предал его. А негодяй-чиновник разгуливал на свободе, делал карьеру, совращал малолетних, гробил чужие судьбы. Вот уже и против Ларина было возбуждено уголовное дело. И тогда Андрей поступил так, как подсказывала ему совесть. Все законные методы он исчерпал – оставался только самосуд. Он хорошо помнил, как нажал на курок и ощутил облегчение, увидев негодяя мертвым. А потом был суд и долгий срок на зоне «Красная шапочка», где отбывали наказание бывшие милиционеры и прокурорские работники. Казалось, что все потеряно: семья, честное имя…