Чуть-чуть… Осторожно…
Только чтобы рассмотреть, сколько столбов за пределами пыльной завесы. Раз, два… три… четыре…
Господи, сколько же их там! Леха еще чуть-чуть продвинулся вперед — только бы вояка за пулеметом не заметил, тогда уж точно все! — и наконец-то увидел крайний столб. Седьмой, если считать от этого места, где еще можно спрятаться в пыли.
Чтобы обогнуть начало частокола, надо пройти налево эти семь столбов… Без прикрытия пыльной завесы…
Нет, не пройти.
И ветер, черт бы его побрал! Дует все в одну сторону, прямо на восток! Нет, чтобы чуть-чуть южнее подуть, разворачивая этот пыльный шлейф! Щурясь от песка, сыплющегося в глаза, Леха вглядывался в начало шлейфа — не развернет ли ветер его сюда? Хоть чуть-чуть?…
Но у ветра были другие планы.
Впереди, метрах в ста, надсадно выла бурмашина, выбрасывая в воздух весь этот песок. На миг отключилась, сдвинулась чуть в сторону и снова завыла. Делает ямы одну за другой, по кругу. Сейчас на западном краю площадки. Идет с севера на юг и скоро завершит круг. Вся площадка будет огорожена частоколом…
Стоп! Ведь прежде, чем они завершат круг…
Когда бурмашина сделает еще несколько ям…
Шлейф тянулся по ветру расплывающимся конусом, начинаясь из струи песка, которую извергала бурмашина. И если сдвинется на юг бурмашина, эта струя песка, а вместе с ней и шлейф пыли… Весь шлейф…
Этот край пелены тоже сдвинется на юг. К тем балкам, которые не дают проскочить… Накроет и их песочной мутью. Правильно?
Господи, как же хочется пить!
Но Леха неподвижно лежал на песке, вглядываясь в работу.
Машина выбрасывала из ямы песок, выбрасывала, выбрасывала, выбрасывала — все из одной ямы! Уже целую вечность! Словно всю пустыню через эту яму решила вычерпать!
А жажда грызла изнутри. Яростно, до жара, до боли. Все сильнее и сильнее…
Леха стиснул зубы, чтобы не взреветь от боли и отчаяния. Сколько же еще она будет над этой ямой? И сколько времени пройдет, пока она сделает их еще шесть?!
Машина наконец-то перестала выть и извергать песок. Чуть сдвинулась и опять завыла…
Леха закрыл глаза. Невозможно глядеть на людей, суетящихся возле машины, на камуфляжников за пулеметами — так близко, в какой-то полусотне метров…
Минуты ада. Эпохи. Вечность…
Жажда заставляла вскочить на ноги и броситься вперед — на рабочих и камуфляжников, на эти ходящие сосуды крови, которая и утолит жажду, и избавит от боли. Всего полсотни метров до них, и все кончится! Конец мучениям. Всего полсотни метров!!!
Леха дрожал, но заставлял себя лежать. Терпеть. Ждать. Всего пятьдесят метров, можно рискнуть… Вдруг не успеют среагировать? Могут не успеть… Можно рискнуть…
А если пристрелят и выкинет в Кремневую долину? Тогда придется бежать сюда снова, и жажда будет только сильнее… И может быть, когда добежишь, частокол будет уже закончен.
И уж точно не получится прибежать вовремя в Гнусмас, чтобы встретить там Тхели… Да не пристрелят! Не успеют среагировать!
Да и неважно все это… Потому что невозможно лежать вот так — когда прямо под носом все эти люди, полные крови, на расстоянии одного быстрого рывка…
Тело само собой поднялось, нацеливаясь на людей, полных крови, — как поднимается головка цветка за солнцем. Леха шагнул туда, выходя из-под прикрытия пыльной завесы…
…Зеленые глаза с дурашливыми искорками, под которыми разлит страх, холодный, вязкий страх, целый океан страха и отчаяния, удерживаемый тонкой плотинкой последней надежды…
Леха стиснул челюсти, застонал — тело отказывалось отступать, нет, ни за что, только вперед, и пить, пить, пить! — но отступил обратно.
Лежать, сволочь!
Если выкинет в долину, то вовремя до города уже не успеть. Тхели уйдет, и Алиса…
Лежать. Ждать.
Бычье тело мелко дрожало, а сухой жар перехватывал горло. Господи, да ну все это к дьяволу… Всего один бросок, и…
Лежать! Секунды ада, ползущие улитками. Эпохи. Вечность…
Мыслей уже не осталось. И не осталось в памяти, сколько раз поднимался, готовый броситься вперед, — и будь что будет! — но все же останавливался. Заставлял себя рухнуть обратно на песок, скрипя зубами, молотя в него копытами, тыкался лбом, обдирая морду до боли, чтобы прийти в себя. Грыз песок…
И потихоньку полз вперед. Медленно, по чуть-чуть. По мере того, как бурмашина ползла влево по гигантскому кругу, копая ямы, и вместе с ней смещался край пелены.
Муть скрывала крайние балки — одну, вторую, третью… шестую, седьмую…
И еще чуть-чуть, давая пелене скрыть хотя бы метр влево от крайней балки, там придется бежать…
Еще чуть-чуть.
Сколько выдержал. Сколько смог!
Ревя от боли, которую уже нельзя было терпеть — но теперь можно, можно, можно!!! — Леха вскочил и помчался вперед. Пролетел мимо двух крайних столбов, уже превратившихся в темные полосы посреди бурой мути. За последним свернул, выгибая голову вбок, чтобы рога смотрели не в стороны, а вниз и вверх. И боком, впритирку к столбу, продрался между ним и краем пелены, которая здесь уже редкая и прозрачная, как тонкая вуаль… Продрался мимо него и нырнул обратно в полог пыли. В спасительную бурую муть. И стрелой помчался вперед. Теперь можно! Теперь можно!!! Пролетел последние метры шлейфа, почти черного здесь, и выскочил под вой бурмашины. В чистый воздух, будто звенящий от прозрачности, яркого света и раскрывшегося далеко-далеко впереди пространства…
Мелькнули рабочие комбинезоны, заляпанные нефтью.
Удивленные лица… Они замерли, как дикие звери под светом фар… Вот они! Бей любого и пей, пей, пей! Вот оно все, доступное, твое!!! Скрипя зубами, Леха заставил себя рвануть мимо. Пока — мимо. Чуть дальше. Вокруг рабочих — тараном снося людей в камуфляже. Кто рванулся к своему пулемету, кто судорожно тянет за ремень, вытягивая из-за спины автомат…
Леха расшвырял их, как игрушечных солдатиков. Уже не разбирая, кто в камуфляже, кто в рабочем комбинезоне. Они вопили, они бежали, как тараканы, застигнутые светом. Разбегались прочь, но он догонял их и сбивал. Давил копытами, бил рогами.
Топтал, рвал — и ревел от ярости и облегчения…
Жажды больше не было.
Леха всасывал теплую кровь, густую, солоноватую, но пить уже не хотелось. Что-то внутри подсказывало: все, уровень жажды на минимуме. На самом-самом минимуме, который вообще бывает в движке игры.
А дальше пей, не пей — ничего не изменится. На сутки напился до отвала, а напиться на больший срок здесь невозможно. Движку все едино, сколько выпьешь сверх суточной нормы. Через сутки спишет хоть десять тел, хоть двадцать, хоть сто, и опять навалится жажда…
Но Леха не мог остановиться.
Морщился от омерзения к самому себе — и все равно не мог остановиться. Слишком долго ждал этого момента. Слишком дорого обошлось это ожидание…
С хлюпаньем втягивал и втягивал в себя кровь. Из каждого трупа, до последней капли…
Вот теперь все. Всех высосал.
Бурмашина не выла, тягач не скрежетал. Тихо-тихо. Только шуршит ветер да мерно вздыхает нефтяной насос, неутомимо качая нефть…
Желто-бурая пелена опустилась. Ветер рвал последние вуальки пыли, раскидывал их в стороны и уносил прочь.
Больше ничто не скрывало яростный свет прожекторных ламп. Они вырвали из темноты нефтяную площадку и окрестности, как огромную театральную площадку, на которой закончилось представление. Лишь неподвижные машины и трупы… И частокол, с трех сторон огородивший площадку. И можно спорить на что угодно, что днем эти упрямцы его доделают, оставив разве что проезд для машины. А может, и этот проезд сделают в виде длинного коридора, ограниченного по бокам таким же частоколом и простреливаемого пулеметами со всех сторон… И пыли, за которой можно будет подкрасться, уже не будет… Да уж. Наши медленно запрягают. Но уж если запрягли, то все, суши весла… Леха тряхнул головой, прогоняя трусливую мыслишку. К черту, к черту! Это все будет потом. Завтра! А сегодня — Гнусмас. Гнусмас и Тхели! Леха развернулся на запад, шагнул, разгоняясь… и замер. Медленно обернулся назад и всмотрелся. За освещенной площадкой, за темными горбами дюн, на самом горизонте ярко светился желтый огонек, слишком желтый, чтобы быть звездой. А если приглядеться, то два близких огонька. А, чтоб их… Нагнали все-таки! Леха развернулся, кинул быстрый взгляд на звезды — все правильно, запад там! — и понесся прочь. Быстрее к границе света, в спасительную темноту! Сквозь ветер пробилось ворчание мотора — далекое, но уже не так далеко, как хотелось бы. Но хотя бы свет прожекторных ламп остался позади… Леха перевалил через гребень дюны, плюхнулся в песок и осторожно выглянул назад. Отсюда можно. Здесь уже безопасно… Ярко освещенная нефтяная площадка лежала посреди темных дюн, как озерцо света в чаше кратера. Через другой край этой чаши перевалили злые глазки фар дальнего света. Качнулись вниз, бросив на темный склон длинные конусы света… И почти встали.