– Все может кончится уже весною.
Лаудсвильский словно бы и не расслышал владетеля:
– Пожалуй, мне уже не дожить до светлого дня, но кое-что я еще в силах сделать и непременно сделаю.
– Что именно?
– Сыграю свадьбу.
Отранский с изумлением уставился на собеседника – похоже, последние события не прошли бесследно для здоровья благородного Рекина. Что, впрочем, и не удивительно. В его-то годы думать о свадьбе!
Лаудсвильский задребезжал мелким старческим смехом:
– Не пугайся, благородный Гаук, речь идет не о моей свадьбе. Мы обвенчаем Кеннета и Кристин, а потом Кеннет усыновит Бьерна.
Отранский тупо уставился на Рекина:
– Кеннет совсем мальчишка, ему не исполнилось еще и пятнадцати лет. Да и зачем все это нужно, о свадьбах ли нам сейчас думать?
– Если не подумаем сейчас, то потом будет уже поздно. Этим браком мы объединим все земли Лэнда. И сможем короновать Кеннета одной короной. С гуярами предстоит долгая борьба, в которой Лэнд должен выступить единым фронтом.
– Не знаю, – покачал головой Отранский, – по-моему, это уже не имеет никакого значения.
Лаудсвильский помрачнел и съежился, его иссохшее за последние месяцы тело почти утонуло в массивном глубоком кресле.
– Все может быть, Гаук, – сказал он глухо, – но пока у меня есть хоть капля надежды, я буду бороться. Для начала мы отправим посольство к гуярам.
– А они согласятся вести с нами переговоры?
– Другого выхода у нас все равно нет. Бес Ожский прав: война нас погубит.
– Поедем сдаваться?
– Не сразу, Гаук. Для начала попробуем поторговаться.
Глава 2
Свадьба
Нельзя сказать, что благородная Сигрид с ликованием восприняла предложение Лаудсвильского. В течение нескольких весьма неприятных минут Рекин имел возможность наблюдать прежнюю нордлэндскую королеву. Впрочем, запал у Сигрид быстро пропал. Она была нездорова, и владетель от души пожалел ее.
– Кеннет еще ребенок, – сказала она почти жалобно.
– Ему скоро будет пятнадцать, – не согласился Рекин.
– Мы изуродуем ему жизнь.
– Сигрид, – владетель старался говорить как можно мягче, – ты же знаешь, как я люблю Кеннета, но у нас нет выхода.
– Бес Ожский не согласится. – Она цеплялась за этого человека, как утопающий за соломинку, и уже в который раз он ее подводил.
– Я разговаривал с владетелем Ожским, он согласен с моими доводами.
Лицо Сигрид пошло красными пятнами:
– Этот человек смеет распоряжаться судьбой моего сына? Кто дал ему право? Как ты посмел его спрашивать, Рекин?
Лаудсвильский вздохнул:
– Я опрашивал всех владетелей, в том числе и его.
Сигрид вдруг заплакала:
– Я не хочу, слышишь, не хочу. Оставьте мне хотя бы Кеннета.
Рекин покачнулся и сел, морщась от боли в истрепанном сердце. Сигрид даже головы не повернула в его сторону.
– Я уже стар, Сигрид, – глухо проговорил Лаудсвильский, – мне осталось жить считанные недели. И тогда я оставлю в покое и тебя, и твоего сына. Боюсь только, что его не оставят в покое другие. Короля не спрячешь за юбками. Многие будут использовать этих детей в своих интересах. Они уже соединены невидимыми нитями – это судьба.
Кеннет выслушал Рекина Лаудсвильского молча, не перебивая. Надо полагать, мальчишка, много переживший за эти месяцы, повзрослел до срока. Темные брови сошлись у переносицы – привычка, которую он то ли перенял, то ли унаследовал от Беса Ожского.
– Это так необходимо, благородный Рекин?
– Брак короля – дело государственное, – развел руками Лаудсвильский.
– Ты думаешь, что мы еще можем хоть что-то исправить?
– Мы обязаны сделать все, что в наших силах, а там – как Бог даст.
– Хорошо, я согласен.
Кеннет поднялся и ушел, не сказав больше ни слова. Рекин долго смотрел ему вслед. С этим мальчиком отныне были связаны все его надежды, воплощение в жизнь которых он, пожалуй, уже не увидит. А жаль. Жаль, что жизнь всегда короче надежды на ее благополучных исход.
Венчание состоялось через неделю в небольшом городишке Хольцбурге, в самом сердце Приграничья. Никогда еще его жители не видели такого наплыва благородных господ. Казалось, что Лэнд находится в расцвете могущества, а не на краю гибели. Все, что уцелело после разгрома, явилось в этот день изумленным взорам горожан. В глазах рябило от алых владетельских плащей. Остлэндцы, вестлэндцы и нордлэндцы соперничали друг с другом статями коней, богатством отделки доспехов и оружия. И только придирчивый взгляд отмечал стариковские согбенные плечи под алыми плащами, да мальчишеские глаза, растерянно взирающие на мир из-под тяжелых отцовских шлемов.
Все население города, сильно увеличившееся к тому же за счет беженцев, высыпало на улицу. Каждый счел своим долгом принарядиться в лучшие одежды и поприветствовать блестящую процессию. Толпа бурлила и волновалась. На короткое время были забыты и горечь поражения, и голодная зима, и надвигающееся еще более голодное лето, и даже война, стоящая у порога. В сердцах вдруг вспыхнула надежда: не может Господь навсегда отвернуться от Лэнда, пройдут тяжелые времена, и жизнь вернется в привычную колею.
– Да здравствует король Кеннет! Да здравствует королева Кристин! Да здравствует принц Бьерн!
Толпа бурлила и напирала, латники Гаука Отранского с трудом сдерживали ликующих обывателей, давая возможность жениху и невесте вместе со свитой проехать к собору.
– С ума посходили, – покачал головой Хилурдский, – до свадеб ли нам сейчас.
– Не скажи, благородный Гольфдан, – усмехнулся Гоголандский в начинающие седеть усы, – ни один из присутствующих на этой церемонии не забудет, что королем Лэнда коронован Кеннет Нордлэндский, а этого как раз и хочет старый лис Рекин Лаудсвильский. И он прав – память иной раз творит чудеса.
– Нам-то какой от всего этого прок, благородный Арвид. Даже если Кеннет утвердится когда-нибудь на престоле, то мы вряд ли доживем до этой счастливой минуты.
– С тобой трудно спорить, благородный Гольфдан, – криво усмехнулся Гоголандский. – Рекин готовит посольство к гуярам, почему бы нам с тобой не предложить ему свои услуги. Быть может, мы не принесем пользы королю Кеннету, зато поправим свои дела.
Мальчишка Кеннет выглядел растерянным, судя по всему, предстоящий брак не слишком его радовал. Надо полагать, и благородная Кристин не в восторге от будущего мужа.
– По-моему, ты, благородный Гольфдан, смотрелся бы на месте жениха куда лучше.
Хилурдский засмеялся:
– Я человек обремененный семьей, благородный Арвид. А Кристин лакомый кусочек, тут ты прав. Жаль только, что пока мальчишка подрастет, она уже, пожалуй, состарится.
– Оле Олегун будет огорчен этой свадьбой.
– У Олегуна хороший вкус, когда дело касается женщин, но в этот раз он не ошибся и в отношении мужчин.
Кеннет придержал коня и помахал в воздухе рукой, приветствуя толпу. Народ, обрадованный вниманием короля, разразился радостным ревом, едва не прорвав при этом оцепление. Тах послал вперед своего коня, загородив собой Кеннета. Меченый никогда никому не доверял – и в ликующей толпе может найтись один мерзавец, способный натянуть тетиву арбалета или просто метнуть нож. Кеннет вздохнул: он не боялся толпы, то, что ожидало его впереди, казалось неизмеримо страшнее. Кристин не смотрела в его сторону. Окруженная кольцом благородных женщин, она терпеливо поджидала жениха на ступенях храма. Кеннет спрыгнул на землю и нерешительно шагнул вперед.
– Не робей, Кеннет, я с тобой, – засмеялся Тах.
Сын ярла Мьесенского Эйрик подвел Кристин. Кеннету казалось, что женщина вот-вот готова повернуться к нему спиной, а то еще хуже – просто рассмеяться. Но ничего страшного не случилось, Кристин подала ему свою руку, и он осторожно сжал ее ладонь подрагивающими пальцами. Наверное все вокруг смеются над его робостью. Кеннет вскинул голову и обвел окружающих надменным взглядом. Никто вокруг даже не улыбался: лица пожилых владетелей были суровы и сосредоточены. Кеннет набрал в грудь побольше воздуха и нырнул под свод собора как в омут.