Грузовик ехал по дороге из укатанного щебня, справа тянулась ограда фермы, слева — каменистая равнина, окутанная дымкой. Между камней торчали обломки бетонных плит и кирпичной кладки, заросшие колючим кустарником. Возле толстой ржавой трубы, врытой в склон холма, виднелась разноцветная куча гнилья — туда вывозили мусор с фермы.
Мика все не успокаивался.
— Останови! Ну не могу я сейчас уехать!
— Да почему не можешь?
В Туране боролись противоречивые чувства: с одной стороны, надо показать брата Знахарке, раз отец так хочет, с другой — сыпь-то и вправду ерундовая. Мику всякий раз такая покрывает, если он на солнцепеке долго побудет. Туран предпочел бы сам прокатиться по Пустоши, слишком уж брат беспокойный, вечно крутится, болтает без умолку… Как с ним целый день в кабине просидеть? — это ж немыслимое дело!
— Я силки на ползунов поставил! — объявил Мика, шмыгая носом.
— Врешь! — удивился Джай. — Когда успел?
— Ничего не вру! Вчера успел. Вечером батя с Назаром в гараже копались, а я с ужина пораньше убег. Ты что, забыл?
— Забыл, — признался Туран. — Теперь вспомнил. Точно, тебя не было, когда компот давали. Брута еще ворчала. Так ты говоришь…
— Говорю — силки!
Видно было, как Мике хочется без всяких объяснений выскочить из кабины, но он не решался, опасаясь еще одного подзатыльника. Да и на ходу прыгать из здоровенного «Панча» вправду опасно.
— Я девять силков поставил. За мельницей, у старой скважины на краю поля, в кустах, где скелет хамелеона лежит, ну и еще… Отпусти, как мне ехать?
— М-да… — растерянно протянул Туран. — Выходит, что никак.
Мика ловко обращался с силками. То ли места правильные выбирал, то ли еще что, но без добычи никогда не оставался. И попадались ему в основном ползуны-солдаты, молодые и жирные. Большую часть своей короткой жизни они прятались в жилищах, сделанных из глины, смоченной клейкой слюной бесполых ползунов-строителей, из арматуры, кусков асфальта и шифера — в дело шло все, что можно собрать в развалинах. Ночью солдаты далеко отползали от холмовейников в поисках пищи, а днем прятались, так как на солнце, особенно в Сухой Сезон, быстро гибли. Потому и нельзя оставлять ползуна в силке на целый день — тварь издохнет и протухнет. Тут Мика прав. Но с другой стороны…
— Да о чем я думаю? — Туран тряхнул головой. — Как я тебя отпущу? Ну, соберешь ты ползунов, а дальше что? Большое солнце начнется, куда денешься? Придешь на ферму, скажешь бате: меня Туран из машины вытолкал. Ну уж нет!
— Не приду! — сказал Мика. По шальным блестящим глазам было видно, что он уже все продумал. — На ферме никто не узнает, что я с тобой не поехал. Я до обеда ползунов соберу, а когда большое солнце начнется, вернусь и в дальнем сарае спрячусь, в том, что над обрывом. Туда никто не ходит, ты ж знаешь. Пустой он, чего туда ходить.
— Над обрывом?
— Я там весь день просижу! Ползунов освежую, шкурки развешу, мясо завялю… У меня там кадушка заготовлена, в сарае, и вода с солью, и ножик, и скребок. Честно! Я даже еды в тряпки завернул, в сене спрятал…
Мика с надеждой глядел на брата.
Ограда осталась позади, «Панч» ехал вдоль картофельного поля. Впереди, где дорога поворачивала, виднелся тот самый сарай над обрывом.
— Нет, — решил наконец Туран. — Не могу тебя отпустить. Если батя узнает…
— Да не узнает же! Слушай, — Мика схватил его за локоть и горячо зашептал, перегнувшись через рычаг переключения передач. — Я тебе половину шкурок отдам. Нет, все! Кроме одной! А мясо мне, я на духовую трубку его обменяю у Шипа, и на дротики. Мы с Шипом уже договорились. А шкурки — тебе! Я приманку для силков почти декаду собирал, столько личинок натаскал! Во все силки ползуны попались, точно говорю, они красных личинок знаешь как любят?! Девять силков, тебе восемь шкурок! Я их сам оскоблю и высушу. На восемь шкурок ты себе… ты себе пистолет старый на базаре сменяешь! И патроны к нему, коробку!
Это решило дело.
Еще какое-то время Туран поломался для виду, чтоб показать, как он недоволен, а Мика ему подыгрывал, продолжая канючить, но без задора, потому как ясно было, что он своего добился. Мысленно Мика уже вынимал добычу из силков и пристреливал духовую трубку. Туран же размышлял: восемь шкурок ползунов-солдат — целое богатство. Если Мика и вправду хорошо подготовился, смастерил крепкие силки да собрал личинок огненной многоножки… да уж, серьезную охоту брат затеял. И обречь его на неудачу Турану просто совесть не позволяет.
А еще больше — жадность. Восемь шкурок…