Случалось, к нему присоединялась женщина лет тридцати-тридцати пяти, изящная, белокожая, в черном комбинезоне с множеством карманов и «молний». За беседой с ней виски и лед заканчивались очень быстро.
Женщину звали Элизабет.
– Вы не знаете, почему эти деревья за окном называют соснами? – спросил однажды Джон Смит.
Элизабет пожала плечами.
– Ерунда какая-то, – сказал Смит.
– На этой планете всё – ерунда.
– Я хочу сказать, что у венерианских сосен – листья, – сказал Смит. – Листья, а не иглы, как у настоящих сосен.
– Да, – сказала Элизабет.
– Вам не кажется это нелепицей?
– На этой планете мне всё кажется нелепицей.
Смит посмотрел на нее так, будто впервые увидел, и отметил, что сегодня у Элизабет круги под глазами, и тонкие пальцы, вцепившиеся в столешницу, вздрагивают, и появились морщинки – как трещинки в коре старого дерева, а глаза потускнели. Смит подумал, что почти ничего не знает о женщине, что сидит напротив, и что все эти ночи она больше слушает его, а сама говорит очень мало и часто отвечает невпопад.
– Послушайте… – сказал он.
– Да?
– Послушайте, Элизабет, – повторил он, смущаясь. – Зачем вы прилетели на Венеру?
Она кротко улыбнулась, и Смиту показалось, что его обволакивает что-то теплое, ласковое. Он ждал ее ответа, но она молчала, сцепив руки в замок.
– Я не хотел вас обидеть, – сказал Смит.
– Я знаю, – сказала Элизабет и положила руку ему на запястье. – Не переживайте, Джон.
– Я пытаюсь понять, что такой красивой женщине понадобилось в джунглях Венеры.
– А что вам понадобилось на Венере, Джон?
Джон Смит покраснел. Он плеснул виски в стакан себе и Элизабет, затем достал щипцами, и кинул в виски пару кубиков льда, и поднял стакан.
– Скажите тост, – попросила Элизабет.
Он замялся: раньше она не требовала сказать тост, и ему ничего не шло в голову.
– Тогда я скажу, – заявила Элизабет. – И ракета взлетит!
Они молча выпили и отставили стаканы. Элизабет достала из кармана портсигар, вытащила дрожащими пальцами тонкую сигарету, французскую, с вкусовым фильтром. Джон протянул ей зажженную зажигалку, она благодарно кивнула и закурила. Табачный дым пах шоколадом, и Джон отчего-то вспомнил об одной улочке в Париже, где каждый камень и каждый кирпич пропахли шоколадом, а еще ванилью и корицей, и где каждый второй дом занимает кондитерская, и двери кондитерских постоянно распахнуты, и мальчишки разносят сладости в плетеных корзинах и громкими голосами зазывают покупателей. Джон жил в каморке на втором этаже над магазином, где продавались шоколадные пирожные, шоколадные торты и шоколадные конфеты, и с тех пор слова «Париж» и «шоколад» слились для него в единое целое.
– Вы – удивительный человек, Джон, – сказала Элизабет.
– Почему?
– Вы даже не спросили, откуда взялся такой чудный тост.
– Вы бы всё равно не ответили, – сказал Смит.
Она засмеялась, перегнулась через стол и потрепала его по щеке, и в ее движении не было желания унизить, не было эротического подтекста, в ее пальцах жила лишь ласка и забота, и Джон Смит подумал, что она относится к нему как к любимому, но непутевому младшему брату.
– Я прилетел сюда за впечатлениями, – заявил он.
– Вот как, – сказала Элизабет.
– Дело в том, что я писатель.
Элизабет промолчала.
– Что скажете?
– Вы так молоды, – сказала она.
– Вы тоже, – сказал он.
– Ох, не льстите мне.
– Это правда.
Она промолчала, и стало так тихо, что Джон услышал, как качаются сосны, как гудит ветер в трубах, как похрапывает темнокожий мальчишка-официант в темном углу залы, как гремит посуда на кухне и как сонно переругиваются повара и слуги, как жужжит мошкара и как где-то глубоко под полом, под землей шевелится что-то чужое, инородное, что-то такое, что совсем не радо появлению землян на Венере, и ему стало страшно, и он захотел поскорее поделиться своими мыслями с Элизабет, чтоб избавиться от страха, и поднял на нее глаза, но в этот самый момент она поднялась, развернулась и молча ушла.
От нее остался легкий запах духов: легкий и пряный.
– До свиданья, Элизабет, – сказал Джон Смит.
Он даже не понял, услышала ли она.
Глава вторая
Когда Джон Смит привык к Венере, когда впервые сумел вволю отоспаться, когда ему перестало чудиться что-то враждебное и чужое под ногами, он решил, что пора навестить Ивана. Прижав к голове шляпу, чтоб не унесло ветром, и наклонив голову, он быстро шагал вдоль стены, стараясь не наступать на копошащихся на асфальте белых бабочек.
Иван жил в пристройке, приткнувшейся к гостинице с запада. Это был двухэтажный домик, сооруженный меж трех сосен, расположившихся треугольником, и Иван жил в центре этого треугольника. Дверь в дом как всегда была открыта, и на ней висела табличка на трех языках с надписью «ВХОДИТЕ», и Джон Смит, постучавшись и не дождавшись ответа, вошел. Иван спал, откинув голову назад, сидя за столом, заваленным бумагами; он храпел, и бурая кошка сидела на столе, среди бумаг, и заунывно мяукала, тычась мордочкой Ивану в грудь. Иван был человеком богатырского сложения, краснолицым, с большими волосатыми ручищами, огромными волосатыми ноздрями, совершенно лысый и лоснящийся от пота, хотя в доме было прохладно – и всё в нем было большое и преувеличенное. Джон Смит задумался, как поделикатнее разбудить Ивана, но тут зазвонил телефон, стоявший где-то под столом, Иван мгновенно протянул ручищу вниз и, не раскрывая глаз, поднес трубку к уху.
– Алло, – сказал Иван. – Да. Да. Да. Нет. – Он повесил трубку и раскрыл глаза. Раскрыв глаза, Иван прежде всего посмотрел на кошку и сказал по-русски: – Брысь!
Кошка рассерженно мяукнула и спрыгнула со стола.
– Сладу с ней нет, – сказал Иван.
Джон Смит пожал плечами.
– Присаживайтесь, – сказал Иван.
Джон Смит сел напротив него.
– Акклиматизировались? – спросил Иван.
– Да.
– Превосходно.
Иван зашуршал бумагами, будто что-то искал, и Джон подумал, что этому великану место на боксерском ринге, или среди деревьев с топором в руках, или на стройке века, или у кузнечных мехов, но никак не среди бумаг.
– Простите, – сказал Иван.
– Да?
– Я забыл ваше имя, – признался богатырь.
– Джон, – сказал молодой человек. – Джон Смит.
– Такое обычное имя, – сказал Иван. – Немудрено, что я забыл.
Джон пожал плечами.
– Но ваш внешний вид я запомнил, – заявил он. – Вы не похожи на тех хлюпиков, что прилетают сюда в поисках дешевой романтики. Вы крепкий человек, Джон. В вас чувствуется сила.
Его грубоватая честность понравилась Смиту.
– Итак, – сказал Иван, – вы хотите увидеть настоящую Венеру, верно?
– Верно, – сказал Смит.
– Всё, что вы видели до сих пор, – заявил Иван, разводя руками, – это не Венера; это жалкий огрызок Венеры, зараженный присутствием человека. Бетонный забор – это не Венера. Уродливая гостиница – не Венера. Дома поселенцев, выжигающих вокруг себя всю живность в пределах пары километров, – это уж, конечно, не Венера. Да и как это может быть Венерой, скажите на милость?! – Он стукнул кулаком по столу и раздраженно бросил: – Эти хлюпики прилетают в прекрасный новый мир и делают из него жалкое подобие мира старого.
Джон улыбнулся: положительно, этот человек ему нравится.
– Вы знаете, что такое настоящая Венера, Джон? – спросил Иван.
Джон понял, что ответа не требуется и благоразумно промолчал.
– Я вам покажу. Кис-кис. Иди сюда, Мурка.
Кошка, мяукнув, подбежала к Ивану, и он протянул руку, и схватил ее за шкирку и приподнял над столом, показывая Джону так, чтоб он мог внимательно разглядеть животное. Джон послушно уставился на кошку и вздрогнул, заметив, что у зверя под пушистым подбородком шевелятся щупальца, серые и склизкие; щупальца росли из тела кошки, и Джон почувствовал, как к горлу подступает кислый комок, сглотнул и, не выдержав, отвернулся – зрелище было отвратительным.