Кстати, свои многочисленные труды по истории Клавдий написал именно на греческом. История была его страстью, и надо сказать, что праздность, на которую его обрекли, предоставляла ему необходимое время для занятий этой наукой, позволив стать эрудитом. Его труды, к несчастью, утрачены, но то, что нам известно о его плодовитости, может вызвать зависть у многих авторов. Судите сами: 20 томов по истории этрусков, восемь — по истории Карфагена, 43 — по римской истории, на сей раз на латыни. Заниматься историей Рима его побуждал великий историк Тит Ливий. Изначально Клавдий намеревался осветить период от убийства Цезаря до конца принципата Августа. Сегодня мы назвали бы это Новейшей историей. Но мать и сестра отговорили его от изучения второго триумвирата. Со времен сражения при Акциуме на эту тему было наложено табу, поскольку она была щекотливой для основателя принципата. Август хотел предстать человеком, примирившим римлян, положив конец гражданским войнам. Тот факт, что он сам участвовал в них, пусть даже чтобы достичь мира, противоречил этой лубочной картинке. Официальная история должна была затушевать второй триумвират с его проскрипциями и победоносными сражениями с республиканцами. Она начиналась с Акциума, да и это событие еще надо было представить подходящим образом, то есть извратить его суть, выставив международной войной против Египта. На самом деле это был последний гражданский конфликт, в котором столкнулись уже не сторонники Цезаря и поборники Республики, а сторонники Цезаря между собой: в финал долгого кровавого состязания вышли Октавиан и Антоний. Это была тотальная война между Западом и Востоком, поскольку каждый из двух титанов увлекал за собой часть Империи, вверенной его руководству. Но это событие было еще слишком недавним, чтобы историки опровергали официальную версию об Акциуме как начале римского возрождения. То, что хотела слышать власть, великолепно воспел Вергилий в «Энеиде», показав Октавиана во главе римского народа, сопровождаемого сенатом и оберегаемого римскими богами, в противопоставлении царице Египта и изменнику Антонию, вверивших себя зверобогам и возглавившим варваров со всего Востока. При таком подходе Антоний был лишь второстепенным персонажем, наемником на службе у врага, предателем, которого надо уничтожить вместе с памятью о нем. Кстати говоря, процедура damnatio memoriae (проклятие памяти) как раз и заключалась в истреблении даже следов покойного в коллективной памяти: его имя вычеркивали из официальных списков, его статуи разбивали, его потомкам запрещали носить его имя. Конечно, это символично, но в политическом плане этот человек надолго становился персоной нон грата. А Антоний подвергся этой посмертной каре всего 30 лет назад.
Таким образом, ни период триумвирата, ни личность Антония не были, как мы сказали бы сегодня, «политкорректными» темами. Историческая наука была обязана или быть «политкорректной», или молчать. Антония и Ливилла оказались правы, внушив Клавдию, что ему будет невозможно говорить на эти темы «искренне и свободно». Это было вдвойне запрещено члену императорской семьи, особенно такому, кто, как Клавдий, происходил от Антония… Его труд, однако, имел явный успех, поскольку нам известно от Светония, что его еще читали во II веке.
История была не единственным увлечением Клавдия. Он опубликовал также апологию Цицерона и заинтересовался лингвистикой. Он написал небольшой труд на эту тему, рекомендуя ввести в латинский алфавит три новые буквы: F для согласного v (который обычно писался одинаково с гласным u); Е для греческого υ и для латинского звука, среднего между i и и (optimus — optumus); С для сочетаний ps, bs. Став императором, Клавдий будет использовать их в официальных документах и надписях на памятниках, но эти буквы его не переживут. Наконец, он напишет автобиографию в восьми томах — элегантную по стилю, но не особенно интересную, по мнению Светония.