- У нас, когда я был в ОМОНе, оно расшифровывалось так: « м есто нашей тревоги», - растерянно пояснил Роман, явно не ожидавший подобной реакции на свои слова.
- Не понимаю. Эти слова: «мусор», «легавый» - они для меня ясны. Я их даже за оскорбление не воспринимаю. МУСР – это аббревиатура Московского уголовно-сыскного розыска. Так было даже при батюшке царе. После революции слово «сыскной» убрали, остался МУР. А легавыми называли из-за значка на отвороте пиджака. Там был у сотрудников приколот кругленький значок с изображением морды охотничьей собаки, легавой. Мол, не уйдете, все одно, достанем. Из-за этого «легавыми» звали. А что за «мент»? Да, еще употребляют в ругательном смысле. Хоть убей, в толк не возьму.
- А я и сам, Палыч, другого смысла не знаю. Знаю «место нашей тревоги». Но как это в ругательном смысле можно? Не знаю. Я тебе, помнится, должен был. Вот сотня баксов, мы в расчете. Давай мне курочек моих, а то им здесь, смотрю, понравилось. Пригрелись на жердочке, не хотят уходить.
- А что? У нас, как дома. Оставил бы, Роман, одну, для дела. Она бы нам задание сделать помогла. Длинноногую не прошу, понимаю. А вот эту бы, страшненькую.
- А что, может, оставим? – обратился Роман ко мне с издевательским вопросом.
У меня чуть было ноги не подкосились. Я от неожиданности даже рот открыл, хотел выматериться.
- Шучу я, успокойся. Видишь, Палыч, этих никак нельзя. Сейчас для задания других пришлю. Враг будет повержен.
- Смотри, Ромка, не обмани, - смеясь и в то же время заискивая, говорил Палыч. И вдруг, ни с того ни с сего, он треснул кулаком по зубам мужичка сидевшего в клетке вместе с девушками и успевшего уже задремать.
А прокомментировал своё действие так:
- Ты что же думаешь, Воропаев, можно безнаказанно жену обижать? Думаешь, управы на тебя не найдем?
Чтобы не видеть все это безобразие, я развернулся, пошел на выход, но заблудился в коридорах. Забрёл в грязную и вонючую комнату, где на полу, прямо в форме милиции, лежал пьяный сотрудник. Его приятель, так же еле державшийся на ногах, увидев меня, стал кричать:
- Чего? Куда? Куда лезешь?
Тут, на моё счастье, объявился Роман и вывел из смрада на свежий воздух.
Пока шагали к выходу, он говорил:
- Беги скорей отсюда, а то насмотришься, будет уже не до чего.
Получив свои триста долларов и усадив меня с девушкой в такси, Роман на прощанье сказал:
- Заглядывай, Тимур-завоеватель, буду тебе рад. А с этой делай чего хочешь, только, не убивай.
С этими словами дверцу и захлопнул.
В такси, по дороге ко мне домой, ехали молча. Девушка заметно нервничала, грызла ногти. Поднимаясь по лестнице, остановилась на освещенной площадке и попросила сигарету.
- Не курю, - сказал ей я.
- Вообще-то я тоже, - затараторила она, пристально всматриваясь в мои глаза и стараясь понять, что я за человек. – Даже представить себе не могу, как это другие курят. У нас только и слышу: «Привыкла, не могу бросить». Что значит «привыкла»? Да, от этого дыма кони дохнут. К наркоте, говорят, привычка большая, если уколоться. Не знаю. Сомневаюсь. Я и простых-то уколов с детства боялась, а тут коли в себя всякую дрянь мерзкую затем, чтобы пьяной потом ходить. Иди, купи себе бутылку и напейся. Зачем иголкой вены сверлить? У нас девчонка по имени Зулейка. Вообще-то она Людка, а Зулейкой зовется просто так, для шарма, для красоты. Клиенты любят яркие имена. Меня же тоже не Анжелой, а Аллой зовут, но дело не в том. Вот эта Людка-Зулейка не может жить без кофе. Когда свободна, за сутки может выпить сто чашек кофе. Организмы у всех разные, по всякому люди живут. Я и одной чашки кофе выпить не смогу. Вот семечки – это да. Это моя страсть. Семечки если раз попробуешь, то уже не сможешь оторваться. Хочешь?
Алла достала из кармана пригоршню семечек.
- Что у тебя за семечки? – стал приглядываться к ним я.
- Обычные, от подсолнуха. Хочешь? Возьми.
- Только немного.
Войдя в холостяцкую мою квартиру, Алла все не могла успокоиться, всему удивлялась.
- Какой большой коридор! Какая большая комната! Какая большая кухня!
Я поставил на плиту чайник и спросил:
- Есть хочешь?
- Нет. Есть ничего не хочу, худею. Сегодня я уже поела. Съела банку сгущенки и выпила таблетку слабительного.
- Слабительного? Может, в уборную хочешь?
- Нет. Все нормально. Шампанского хочу или водки, немного.
- У меня нет спиртного.
- Сходи, купи. Трезвая в постель не лягу.
- Я не собираюсь заставлять тебя спать со мной.
В глазах у девушки появился ужас.
- А что же тогда ты со мной будешь делать? – еле слышно спросила она.
Алла побледнела, спала с лица и уже совсем другим, не похожим на свой, голосом, жалобно залепетала:
- Вы обо мне плохо не думайте. Я вас смогу удовлетворить. Я умею все. Могу «госпожой», могу «рабыней». Я обычно прошу клиента рассказать о своей службе в армии. Если он начинает рассказывать, как над ним издевались старослужащие, я его начинаю лупить чем попало, вхожу в образ госпожи. А если с упоением рассказывает, как сам издевался, то я тогда играю роль рабыни. Об одном прошу, не убивайте меня, пожалуйста. Я еще совсем молодая, жить хочется.
Алла заплакала.
- Да, что ты! Что ты! И пальцем не дотронусь, - стал утешать ее я. – Объясни, почему ты меня так боишься?
- Сама не знаю. Боюсь, а объяснить почему, не могу.
- Ну, успокойся. Слушай, ты можешь мне суп сварить? Какой-нибудь домашний, настоящий?
- Спрашиваете, - всхлипывая и утирая слезы, говорила Алла. – А можно нескромный вопрос задать?
- Любой. Какой угодно.
- Если нельзя говорить, то не говорите. Я всегда из-за своего любопытства страдаю. Кто вы по профессии?