Лиз засмеялась слишком усердно над этой одноразовой шуткой, отчего Дункану захотелось поскорей уйти из магазина. Открывая дверь, он услышал:
– Я тебе ещё напомню про наш разговор!
Ещё несколько минут Дункан чувствовал себя как-то неуютно. Он подумал о Лиз, но даже здесь, у дверей магазина, он не мог вспомнить, как она выглядит. Перед глазами у него стояла Мария.
Однако пластинка у него. Это хороший знак. «Килли» выиграют наверняка, хотя с этими отключениями электричества неизвестно, до скольки продлится матч, ведь скоро уже станет рано темнеть. И всё равно это небольшая плата за то, чтобы избавиться от этого упыря Хелса с его тори. Отлично, теперь эти уроды не будут ездить на рабочем человеке.
Его родители многим пожертвовали, решив, что он не пойдёт стопами отца – в шахту. Они настояли, чтоб он поступил в обучение, чтоб за спиной у него было своё ремесло. Поэтому Дункана отправили к тётушке в Глазго, где он поступил подмастерьем в машинный цех «Киннинг-парка».
Впечатлительному парню из провинции Глазго показалось огромным, живым и жестоким городом, однако он легко сходился с людьми и быстро приобрёл популярность среди заводских. Лучшим его дружком был парень по имени Мэтт Муир из Гована – записной фант «Рейнджеров», и, будучи социалистом, он со стыдом признавал, что место подмастерья, как и многие его сослуживцы, он получил через масонские связи его семьи. Его отец не видел никакого противоречия между франкомасонством и социализмом, и многие завсегдатаи ложи были активными социалистами и даже, как Мэтт, партийными коммунистами.
– Первые, кто получит, – это мудачьё из Ватикана, – горячо объяснял он, – их сразу к стенке поставим.
Мэтт научил Дункана самому важному – как себя вести, как одеваться, куда ходить на танцы, показал парней, у которых всегда перо в кармане, а главное, кто их девчонки, с которыми, соответственно, лучше не танцевать. Потом как-то раз они поехали с друзьями в Эдинбург, где в танцзале Толлкросса он увидел девушку в голубом платье. Всякий раз, когда он на неё смотрел, ему казалось, что сердце выпрыгнет у него из груди.
Несмотря на то что Эдинбург казался расслабленней Глазго и Мэтт утверждал, что перья и лезвия здесь редкость, на танцах случилась потасовка. Дородный детина впарил одному и хотел продолжить. Дункан и Мэтт вмешались, и им удалось уладить ситуацию. К счастью, их вмешательство спасло одного парня из той же компании, что и девушка, которую Дункан гипнотизировал весь вечер, но так и не решился пригласить на танец. И вот она перед ним, её острые скулы и манера опускать глаза, что придавало ей надменный вид, однако впечатление это рассеивалось после первых же минут разговора.
И что лучше всего, парень, с которым он подружился, по имени Лени, оказался братом Марии.
Номинально Мария была католичкой, хотя отец испытывал необъяснимую неприязнь к священникам и давно перестал ходить в церковь. В итоге жена и дети последовали его примеру. И тем не менее Дункан волновался, как отреагирует его семья, и решил съездить в Айшир, чтобы обсудить этот деликатный вопрос.
Отец Дункана был человек спокойный и рассудительный. Его стеснительность часто принимали за грубость, и впечатление это усиливалось его размерами (он был под два метра ростом), которые Дункан унаследовал вместе с соломенной шевелюрой. Отец молча выслушивал его изложение, время от времени подбадривая кивком. Когда же он заговорил, у него был тон человека, которого поняли в корне неверно.
– Мне не за что ненавидеть католиков, сынок, – настаивал отец. – Я не имею ничего против религии, какой бы она ни была. Тут речь о свиньях из Ватикана, которые держат народ в невежестве, угнетают его, чтобы наполнять свои денежные сундуки, вот кого я ненавижу.
Успокоившись по этому поводу, Дункан решил скрыть своё членство в ложе от отца Марии, который масонов ненавидел, похоже, не меньше, чем священников. Они поженились в Эдинбурге, в загсе «Виктория-Билдингз», и устроили приём в пабе «Каугейт», этажом выше. Дункан боялся, что тост Мэтт Муир будет иметь розовый, если не красный оттенок, поэтому в свидетели позвал своего лучшего друга ещё со школы в Айшире – Ронни Ламби. Ронни, к сожелению, надрался как следует и произнёс откровенно антиэдинбургский тост, огорчивший гостей, после чего, поддав ещё, затеял кулачный бой. Дункан и Мария сочли это сигналом к отходу и удалились в зарезервированных номер в гостинице «Портобелло».
Вернувшись на завод, к станку, Дункан напевал «The Wonder of You». Мелодия вертелась у него в голове, как стружка от металла, уступающего кромке резца. И вот свет за огромными окнами обернулся тенью. Кто-то подошёл к нему. Он выключил станок и поднял глаза.
Знакомы они не был. Так, виделись в столовой, в автобусе. Он, очевидно, не курил – всегда сидел внизу. Дункан решил, что живут в одном квартале, ведь парень сходил на остановку раньше него. Росту в нём было где-то метр семьдесят, брюнет, волосы короткие, глаза оживлённые. Насколько Дункан помнил, манеры у него непринуждённые, был он весел, даже грубоват, что не сочеталось с его внешностью: парень по всем меркам достаточно симпатичный, вполне мог страдать бытовым нарциссизмом. Однако теперь он стоял перед ним в крайней степени возбуждения. Явно чем-то расстроенный, он выпалил:
– Юарт? Дункан? Профсоюзный по цехам?
Оба заметили дурацкую рифму и улыбнулись друг другу.
– Да, Юарт Дункан, уполномоченный по цехам. А ты кто, – продолжил шутку Дунан. Он знал эту дразнилку, только наоборот.
Однако парню было уже не до смеха. Он перевёл дыхание.
– Вулли Биррелл. Моя жена… Сандра… у неё начались схватки… Аберкромби… он не отпускает меня в роддом… нужен больничный… приказ Крофтона… он говорит, что если я уйду с работы, то могу уже больше не возвращаться.
В два удара негодование заклокотало в груди Дункана, как бронхиальная слизь. Он на секунду стиснул зубы и заговорил спокойно и авторитетно:
– Поезжай в больницу прямо сейчас, Вулли. Кто может не возвращаться, так это Аберкромби. Я всё улажу, у тебя на это полное право!
– Так мне звонка дожидаться или как? – спросил Вулли Биррелл, и от подёрнувшегося века по лицу пошла судорога.
– Об этом не волнуйся, поезжай и всё. Возьми такси и попроси чек, я возмещу через профсоюзную кассу.
Вулли Биррелл благодарно кивнул и поспешно удалился. Он уже был за проходной, когда Дункан Выключил станок и не спеша направился к телефонному автомату в столовой. Там он сначала позвонил члену комиссии по созыву собраний, потом секретарю местной организации и поговорил с ними сквозь бряканье моечных котлов и столовых приборов. Затем он направился прямо к заведующему производством, мистему Каттеру чтобы выразить официальный протест.
Слушая его, Каттер сохранял спокойствие, но по ходу рассказал Дункана в нём росло возмущение. Выполнение приказа Крофтона – первоочередная задача, это факт. Ну и что, Юарт-то может поднять весь цех на забастовку в поддержку этого Биррелла. О чём, чёрт побери, думал этот клоун Аберкромби? Да, безусловно, сам Каттер говорил, что приказ Крофтона необходимо выполнять любыми средствами, и сам он пользовался теми же методами, но этот идиот, похоже, растерял последние мозги, утратил связь с действительностью.
Каттер рассматривал стоявшего перед ним высокого мужчину с открытым лицом и ясным взглядом. Каттер много раз сталкивался с крепкими парнями в роли профсоюзных уполномоченных с чёткой программой в голове. Они ненавидели и презирали его, компанию и всё, что за ним стояло. Юарт таким не был. В глазах его играл теплый огонёк, такая спокойная уверенность в своей правоте, в которой при ближайшем рассмотрении угадывалось больше озорства и юмора, чем гнева и раздражения.
– Это очевидное недоразумение, мистер Юарт, – медленно произнёс мистер Каттер, изображая заразительную, как он надеялся, улыбку. – Мне придётся разъяснить мистеру Аберкромби нашу позицию.
– Отлично, – кивнул Дункан и добавил: – Весьма признателен.