— Я слушаю! Кто звонит? — ледяным тоном изрекла его собеседница.
Крячко представился и обрисовал цель своего визита, стараясь говорить нейтральным тоном, хотя его так и подмывало «обложить» эту чванлюгу непечатным слогом в три, а то и в пять этажей. Но он постарался говорить предельно вежливо, пытаясь убедить ее дать хоть какую-то информацию о своем муже. Пусть и не сразу, но его усилия все же возымели действие, и высокомерная неприступница наконец-то пригласила его подняться на седьмой этаж дома-башни, где располагалась квартира Давишиных. Пройдя мимо консьержа с взглядом только что пробудившегося Будды, Стас вошел в кабину новенького лифта, ароматизированную чем-то элитно-заморским. Впрочем, ароматизированы были и холл, и коридоры…
Дверь розового цвета квартиры номер тридцать пять, каковая и принадлежала Давишиным, даже среди своих люксовых «побратимок» смотрелась особняком. Судя по узорчатой фактуре материала, выточена она была высококлассными мастерами из древесины индийского палисандра. Скорее всего, она обошлась хозяину не в одну тысячу долларов. Не менее богатой оказалась и обстановка квартиры. Хрустальные люстры, достойные королевского дворца, ковры, словно взятые из покоев персидского шаха, мебель черного дерева, выточенная из цейлонского эбена, каковую можно увидеть лишь в Лувре или Эрмитаже… Все это суммарно стоило сотен тысяч, а то и миллионов долларов. Чтобы все это купить, пусть даже и на нехилое жалованье генерал-лейтенанта, «генералить» нужно было бы лет пятьдесят без передышки, а то и все пятьсот. Впрочем, ощущения уюта все эти супердорогие колодки не создавали. Квартира смотрелась филиалом какого-то крупного музея, и не более того.
Хозяйка квартиры выглядела под стать своей обстановке. При внешности финалистки крупного конкурса красоты, в эффектном черном платье от лучших европейских мастеров швейного дела она смотрелась замороженной куклой. Станиславу открыла дверь и впустила в прихожую хорошенькая служанка в белом фартуке образца девятнадцатого века. Ответив на его приветствие, девушка сообщила, что «Альбина Вениаминовна готова его принять, но уделить гостю более пятнадцати минут никак не сможет».
Они прошли в гостиную, где в глаза Стасу и бросились все эти люстры, трюмо, шкафы-«витрины» и шкафы-«сейфы». Давишина стояла у стола, высящегося на единственной, но толстой узорчатой ножке, который окружали четыре дорогущих стула, очень похожих на те, что фигурировали в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова. Поэтому, когда она жестом руки пригласила Крячко присаживаться и он опустился на обтянутое дорогой обивочной тканью сиденье, в этот момент Стас внутренне ожидал соприкосновения с таящимися в его толще жемчугами и бриллиантами. Но ничего похожего там, конечно же, не оказалось.
— Я слушаю вас… — закуривая длинную, тонкую сигарету, скучающе обронила хозяйка квартиры.
— Ну, первый вопрос, можно сказать, «традиционный», — коротко кивнув, заговорил Крячко. — Кто, по-вашему, мог хотеть смерти вашего мужа?
— Не знаю… — все с тем же равнодушием произнесла Давишина, пуская кольца дыма.
— Ну а какие-то враги у него были? — Стас задал следующий вопрос, изо всех сил стараясь говорить ровным, в чем-то даже доброжелательным тоном.
Но ответ был все таким же, достойным мороженой трески или минтая:
— Возможно…
Внутренне начиная не на шутку закипать (вот же, стерва занудная!), но внешне изображая безмятежную улыбку, Станислав продолжил эту словесную игру в «кошки-мышки»:
— Во время вашего отдыха на юге муж вам когда звонил в последний раз?
— Не помню…
— Но он вам звонил?
Как видно, необходимость дать хоть какой-то конкретный ответ Давишину очень раздосадовала. Помрачнев, она недовольно выдавила:
— Да.
Задав своей собеседнице еще несколько вопросов и получив на них все такие же обтекаемо-пустые ответы, Крячко объявил, что очень признателен ей за «содержательный и интересный» разговор, который, безусловно, поможет в расследовании гибели ее «горячо любимого» супруга. Покидая апартаменты Давишиных, Стас усиленно изображал чуть ли не ликование и довольство состоявшейся встречей. Он уже заметил, что чем позитивнее и жизнерадостнее он выглядит, тем более желчной становится Альбина. И лишь выйдя на улицу, Стас дал волю своим эмоциям, сообщив Гурову все, что он думает об «этой дебильной кошелке, курице нагламуренной, козе прибабахнутой и макаке шандарахнутой». А потом, немного поостыв, добавил, что устроить «дорожное приключение» Феликсу Батумскому сегодня не получится — еще вчера он куда-то смылся и до сих пор в границах Москвы не появлялся, поэтому намеченное откладывается на завтра-послезавтра.