- Разве ты слепой? Не видишь, кто перед тобой? Слабый, совершенно беззащитный человек. Посмотри на его лицо! Ты не найдешь в нем никакой свирепости!
Голос девушки стал нежным.
- Наклонись и загляни дом! Ты же видел, какая там обстановка была раньше. Возле окна стоял стол из грубых нетёсаных досок. А теперь ты видишь настоящее произведение искусства. Стол овальной формы, белый как зимний снег, как будто он сделан из пластика. Но где Бухгалтер мог найти в лесу пластик? Он сделан из дерева. Поверхность его гладкая, как моя кожа. И вместо ножек-столбов, какие-то удивительные вензеля, так похожие на вьющееся растение. Они легкие и почти воздушные. И сам столик я могу поднять одной рукой и перенести на другое место. Только настоящий мастер может сотворить подобное чудо!
Великан оценил по достоинству столик. Еще больше ему понравился сам дом. Лишать жизни такого мастера было бы слишком расточительно. Раздавить его он всегда успеет.
- Ладно! – кивнул великан. – Я дарую ему жизнь, если он сделает мой дворец по-настоящему красивым. Ты согласен, червяк?
- Один я не справлюсь, - пробормотал Бухгалтер. – Одно дело домик, а здесь огромный дворец. Мне нужны помощники.
Двухголовый кивнул сразу обеими головами.
- За этим дело не станет. Пригоню тебе целое полчище рабов.
Удивительно, как рано наступил рассвет. Еще никогда так ночь не пролетала быстро. А ведь он, Клеопатр, ни на минуту не сомкнул глаза, слушая рассказ Насти. Он бы еще продолжал слушать, но дворцовый регламент требовал ему заняться государственными делами.
Настя отправилась на женскую половину ожидать своей участи. Ее отвели в отдельную комнату, возле дверей которой стоял вооруженный секирой евнух. Он был лишен не только мужского достоинства. У него не было языка. Поэтому на все вопросы он мог отвечать только жестами и кивками головы. Но и это он неохотно делал. Настя вскоре убедилась, что ничего от этого истукана из живой плоти не добьешься. А поэтому ничего не спрашивала. Она легла на широкую кровать, спинки которой были украшены парящими амурами. Закрыла глаза и тут же провалился в сон. Что и неудивительно.
В это время царь принимал церемониймейстера. Тот расписал ему, как будет происходить обряд казни. Впрочем, слово «казнь» ни разу не прозвучало. Его заменяли более приятными словами, которые не могли вызвать неприятие и отвращение к тому, что должно было произойти: «обряд жертвоприношения», «дань богини любви», «красочное мероприятие» и тому подобными эвфемизмами.
- Я очень доволен вами, - сказал Клеопатр. – Вы весьма креативная личность и подошли нестандартно к мероприятию. Что радует. Я подумаю, как вас поощрить, наградить за труды. У меня никаких нет замечаний к вашему чудесному сценарию.
- Я весьма польщен, ваше сиятельство, - церемониймейстер. – Услышать похвалу из ваших уст – это для меня счастье. Поверьте, я приложу все силы, чтобы церемония вам понравилась.
- Она мне уже нравится. Но…
Клеопатр сделал паузу. Молодой церемониймейстер насторожился. Когда говорят «но», то должно дальше последовать нечто не совсем приятное, а возможно и вовсе неприятно.
- Мой друг! Придется церемонию отложить.
- Как отложить? Почему отложить? Но это будет нарушением регламента.
- Опять я слышу о регламенте. И повторю вам те же слова, что я говорил старому дураку, занимавшему этот пост до вас. Не цари для регламента, а регламент для царей. Вы согласны со мной?
- Как я могу не согласиться с вами? Но позвольте поинтересоваться: почему.
- Почему? Пожалуйста! Настя оказалась необычной девушкой. В ней есть что-то такое, чего я не встречал в других.
- Что вы имеете в виду, ваше сиятельство?
- Она очень интересный рассказчик.
- Рассказчик? Не понимаю. Разве это главное в девушке?
- Она рассказывала мне историю. Может, это сказка, может быть, быль. Но наступило утро, и она не успела рассказать ее до конца. И я не могу дать согласие на… мероприятие, пока не узнаю, чем закончится эта история. Как только она ее расскажет до конца, так … Ну, вы понимаете?
Это была вторая ночь. Впервые в жизни Клеопатр предавался любовным утехам с одной и той же девушкой дважды. Но к его удивлению страсть оказалась еще более бурной.