Выбрать главу

Они лежали усталые и счастливые. Настя тихо проговорила:

- Я хочу умереть!

- Почему? – удивился он. – Разве тебе плохо?

- Так хорошо мне еще никогда не было. Поэтому я и хочу умереть, потому что такое никогда уже не повторится.

Клеопатр приподнялся, разглядывая ее лицо.

- Нет! Ты не можешь умереть. Пока! Еще ночь. До утра долго. Что же дальше произошло со Штукатуром? Построил он дворец великану.

- Дворец?

Настя откинула волосы назад.

 

Теперь в распоряжении Штукатура было много классных специалистов: каменщиков, плотников, слесарей, художников.

Вечерами, уходя со стройки, Штукатур радовался, как радуется человек хорошо сделанной работе, потому что только то, что мы создали, и остается после нас. Замысел приобретал материальные очертания и порой они были более прекрасными, чем сам замысел. Да и сам замысел не был постоянным изначально. Штукатур то и дело вносил в него изменения, как и любой настоящий творец. Ежедневно ему приходило в голову что-то новое, что сделает его творение более совершенным. Теперь он только этим и жил, и был поистине счастлив.

Таким настроение его было по вечерам. А вот утром, когда он появлялся на стройке, то был огорчен. Ему виделось, что дворец как-то просел и потерял свое вечернее очарование. И не потому, что по утрам у него было плохое настроение. С дворцом что-то творилось неладное. Штукатур не понимал, почему так происходит и решил всё обойти и внимательно осмотреть. Поэтому утро он начал с обхода. Увиденное привело его в ужас. В нескольких местах кладка была разбита. На полу валялись обломки кирпичей в рыжей кирпичной пыли и серые куски раствора. Били ломом или кувалдой. Раствор еще не успевал затвердеть. Потому разрушить кладку мог даже слабый человек. Края узорных плит были отколоты. А поэтому их нужно было отдирать, а на их место крепить другие. Сами узоры тоже пострадали.

За день дворец снова подрос и украсился. Но теперь Штукатура это не радовало. Утром он снова обнаружил следы кощунства. Разбитая в нескольких местах кладка.

Рабочие не могли этого сделать, потому что после работы они шли в казармы, где их запирали, чтобы они не разбежались или не натворили дел. Выставлялась охрана. Возле строившегося дворца стояли охранники. Подойти незамеченным к нему было невозможно. Получалось, что пакостил кто-то из тех, кого охрана везде пропускала. Но не сам же Великан? Значит, кто-то из близких ему. Штукатур решил остаться во дворце на ночь и непременно выследить злоумышленника.

Чтобы не уснуть, он взял термос крепкого кофе. Нашел место, где его заметить невозможно, ему же открывалась широкая перспектива стройки. И стал наблюдать и прислушиваться. Внизу ходили охранники, время от времени перебрасываясь между собой шутками. Стемнело. В казармах, где были рабочие, потухли окна. Что внизу, было уже невозможно разглядеть. Только если проходил охранник с фонарем, можно было следить за световым пятном, передвигающимся, как большое животное, по земле.

Он пил кофе, думал о дворце и вслушивался в ночную тишину. Увидеть что-либо была невозможно. Ночь была безлунная, к тому же еще с вечера небо затянули облака. Стал накрапывать такой мелкий дождик, как будто его просеивали через самое мельчайшее сито. Штукатур было хотел набросить капюшон, но передумал. Так слушать было хуже. Легкие шаги раздались совершенно неожиданно. Так ходит либо хищный зверь, вынюхивающий добычу, либо хрупкая девушка. Он чуть приподнялся на корточках, вглядываясь в темноту.

Он увидел ее. Янату, которая после того, как дворец будет достроен, станет женой Великана. Яната подошла к кирпичной кладке. В руке ее был лом. Строители оставляли инструмент на местах, чтобы не носить его туда-сюда. Ударила. Второй удар она нанести не успела. Размахнулась, но рука осталась на месте. Он держал ее за локоть.

- Ты? Ты догадался?

В голосе ее не было страха, но удивление.

- Зачет ты это делаешь?

- Ты знаешь зачем. Когда ты построишь дворец, он убьет тебя, а я стану его женой.

- Если я не построю дворец, он тоже убьет меня. И ты всё равно станешь его женой.

- Я убью себя, но этому никогда не бывать.

Она заплакала. Он прижал ее голову к груди и гладил волосы.