Шагнуть выше было нельзя, существовал только путь вниз. Но это пугало меньше, чем мысль, что предстоит бороться с происками тех, кто попытается настроить Антония против нее, что предстоит распутывать клубок интриг и заговоров, призванных рассорить египетскую царицу и автократора. Она была царицей царей. Этот титул, пожалованный ей Цезарем для Востока, давал соответствующие почести, но и требовал сделать выбор: либо смириться с ситуацией, либо попытаться изменить ее с помощью войны. Войны, которая неразрывно свяжет ее с Антонием.
Вызов, брошенный Антонием в его заявлении о том, что Цезарнон является законным сыном Цезаря, предназначался одному-единственному человеку, способному вести эту войну — Октавиану. Клеопатре не оставалось ничего иного, как ждать, предвкушая победу.
Глава V
Разрыв
Поведение Антония в этот критический период определяется его союзом с Клеопатрой. Он неожиданно проявляет удивительное почтение к сенату. Некогда, покидая Италию, он добился от сената одобрения всех своих действий на будущее. Теперь он посылает сенату отчет о своей деятельности, включая и распоряжения по поводу армянского царя, приводит список вассальных государств, которые намеревается создать, более того, Антоний домогается от сената ратификации своих решений особым декретом. И самое удивительное: он уверяет, что поступит так и только так, как это предпишет ему сенат, даже если для этого ему придется сложить с себя полномочия полководца, при условии, разумеется, что Октавиан поступит аналогичным образом.
Но если приглядеться, то станет ясно, что это самоуничижение имеет одну вполне определенную цель: Антоний добивается, чтобы Рим проглотил уже осуществленный на деле раздел восточной империи между Клеопатрой и ее детьми. Прикидываясь овечкой, Антоний мало чем рискует. На основании существующего между ним и Октавианом соглашения два консула 33 года являются ставленниками Антония. Более того, польстить сенату — значит, намекнуть на свою верность республиканским традициям и создать для Октавиана трудности как раз в той области его деятельности, где тот рассчитывает на преимущества. Если поймать Антония на слове и он лишится формально права распоряжаться войском, то это еще не значит, что он утратит реальную власть в Египте, или на Востоке вообще, в то время как Октавиан, потеряй он эту возможность, превратится в частное лицо.
Хотя прожектора истории направлены сейчас на одного только Антония, роль Клеопатры в этом его предприятии можно обнаружить, присмотревшись к дальнейшему поведению автократора. Всякий раз по завершении военной кампании или после принятия важного решения Антоний «расслабляется». Зима 34–33 года — это зима оргий. Антоний без продыху пьет. Он менее, чем когда бы то ни было, заботится об официальном протоколе, но все более и более утверждается в роли супруга египетской царицы, иначе говоря, в роли царя.
Окружая Клеопатру охраной из римских солдат, он вместе с тем без стеснения приобщает себя к пантеону богов. Антоний становится воплощением Диониса, вернее, Осириса, который, обладая способностью воскресать, сливается воедино с греческим богом Дионисом (Вакхом). Художники и скульпторы пытаются перещеголять друг друга, создавая божественную чету Клеопатра-Венера-Исида — Антоний-Вакх-Осирис. В Александрии начинают строить для них храм.
Никто не может остановить Антония на этом пути. И Клеопатра менее, чем кто-либо другой, ибо удовольствия автократора облекаются в форму почитания египетского царства и самой Клеопатры. Антоний ведет себя точно так же, как в Малой Азии после победы при Филиппах, и Клеопатре не остается ничего другого, как восхищаться, что она включена в его персональный Пантеон. Это, конечно, не вяжется с тем почтительным тоном, каким Антоний разговаривает с сенатом. Клеопатра была достаточно дальновидна и благоразумна, чтобы противоречить, но что может она сделать против все растущей «египтизации» своего соправителя? Следовать за ним с одного пиршества на другое, как во времена «неподражаемых», сопровождать его на соревнования атлетов, где он, возглавляя церемонию, одновременно пытается доказать, что пятьдесят лет не положили еще предела его стати и силе? Она погружается в вихри жизни, которые этот человек творит вокруг себя, и погружается с готовностью, ибо хочет доказать, что она в свои тридцать семь все еще молода, что ей не страшна любая пьяная оргия. Она знает, что люди, дивясь, приписывают ей обладание волшебным перстнем, благодаря чему она пьет, не пьянея; многие убеждены, что она владеет тайнами магии, и объясняют этим ее власть над Антонием, ее умение удержать его при себе и слить воедино их судьбы.