— Кто, Анфиса?
— Кузьма Антонович пожаловали.
— Проси.
Она вернулась в гостиную и облокотилась о стол тонкой рукой. Шаль сползла ей на плечи, и один ее конец упал на пол.
Многие считали, что Клер не понимает своей красоты. Но они ошибались. Клер прекрасно понимала, насколько она красива. Ей неустанно повторяли это все, кто видел ее, все, кто был в нее влюблен. Ей присылали цветы совершенно незнакомые люди, ей посвящали стихи, ей признавались в любви. Возможно, она именно потому и согласилась на помолвку с полковником II гусарского полка Его Императорского Величества Кузьмой Антоновичем Севереным, что он совершенно явно не был в нее влюблен. Он не писал ей стихов (он вообще их не писал), не смотрел измученным взглядом голодного пса. Их отношения можно было назвать товарищескими, и Клер нравилось то, что только с Кузьмой Антоновичем она могла разогнать свою вечную скуку. Когда он входил, она ощущала будто бы свежую струю воздуха, которая напрочь разгоняла горький мрак вокруг нее.
Вот и сейчас она обрадовалась его приходу. Он был старше ее на десять лет, темноволосый, с бакенбардами и широкими бровями, сросшимися на переносице. За эти брови ее сестра прозвала его берсекром, но Кузьма Антонович не обиделся, а вроде бы даже загордился. Ольгу он постоянно поддразнивал, за что та на дух его не переносила и за глаза называла занудой.
Кончено, на взгляд Ольги он и был занудой. Он постоянно говорил о чем-то более серьезном, чем балы и маскарады, платья и жемчужные ожерелья. Но Клер находила его общество интересным. Целыми часами они могли говорить обо всем на свете, и всегда их взгляды совпадали. Три года назад они объявили помолвку, и между ними был заключен тайный договор, который Клер называла Тайным пактом, о том, что помолвка может быть расторгнута при желании одной из сторон. Поклонники ее об этом не знали, а ее несвобода сильно мешала им приходить каждый день с предложениями руки и сердца одно нелепее другого. Родители Клер были тоже довольны, так как Кузьма Антонович был им сосед по имению, которое по завещанию отходило Клер, и после свадьбы оба имения должны были объединиться в одно. Оставалось только гадать, зачем помолвка нужна была самому жениху. Толи ему льстило, что за него согласилась выйти такая красивая девушка, которая могла бы сделать благодаря своей внешности намного более выгодную партию, толи он скучал, толи еще что. Но он был доволен, и все вокруг были довольны, поэтому жили ожиданием свадьбы, которую Клер обещала назначить на следующий год. Она сама не знала, что ее удерживает от замужества, но старалась протянуть с ним как можно дольше. Может быть, она надеялась встретить любовь, в которую уже давно не верила.
Клер обернулась, смотря на дверь. Она прекрасно знала, что в этой позе, полу небрежной полу изящной, но в любом случае хорошо продуманной, она представляет собой прелестную картинку. Высокая и стройная, в голубовато-сером платье с черным шитьем вдоль подола, с черными блестящими волосами, убранными в две косы, обмотанные вокруг головы, с огромными черными глазами на бледном узком лице с острым подбородком и прямым носом, Клер могла затмить своей меланхолической красотой любую даже самую прекрасную женщину. Кузьма Антонович ее не любил, и, хотя это ее полностью устраивало, все же Клер немного задевало такое равнодушие, и она делала все, чтобы покорить не только его ум, но и его сердце. Иногда она думала, что тут же рассталась бы с ним, признайся он ей в любви, и от этого игра становилась еще более интересной.
Кузьма Антонович вошел и поклонился с присущим ему одному изяществом, поднес ее руку к губам.
— Вы прекрасны как никогда, Клара Ивановна, — он улыбнулся, и Клер показалось, что он посмеивается над ней, как над ее сестрой, — надеюсь, вы не скучали без меня так отчаянно, как умеете только вы одна.
Она вскинула голову:
— Скучала, — призналась она, пожимая его руку и приглашая пройти с нею в чайную, где расторопная Анфиса Никитична уже накрывала столик, — я думала… вы будете смеяться, — она опустила глаза и тут же вновь посмотрела на него, — я думала о том, что каменным нимфам должно быть очень холодно в нашем климате, ведь они совсем раздеты…
— Они, наверное, скучают по своей солнечной Греции, — совершенно серьезно ответил Кузьма Антонович, — вы и об этом думали?
— Да, да, — обрадовалась Клер, — мне вдруг стало так жалко их, иностранок! Они здесь чужие… как и я…
— Вы? Почему же?