— Что ты говоришь, Гена, опомнись! Это же наш мальчик! — вступалась за сына Валентина.
— "Ваш", мальчик! — наконец, не выдержал он, — и теперь, мне бы крайне любопытно было-бы узнать имя его настоящего отца!
— Всё! С меня хватит! Всю душу ты мне вымотал со своими придирками, всю кровь выпил, — горько сказала она, доставая с антресолей старый, запылившийся чемодан, — завтра нас с Колей здесь не будет!
— К нему побежите? К настоящему отцу? — Геннадий грубо развернул Валентину, и получил пощечину.
Он замахнулся в ответ, но вдруг рука его опустилась... он рухнул перед женой на колени, и обхватив руками её бедра уткнулся носом в махровый халат.
— Прости меня, Валечка! Я... я дурак, совсем голову потерял! Мне сказали, что у тебя есть любовник, я не верил. Но мы стали отдаляться и я подумал, вдруг не врут... а тут ещё Колька со своими восторгами.
— Какими восторгами? — уточнила Валя, — сама не замечая, как руки её непроизвольно гладят волосы мужа.
— Ну, он постоянно рассказывает, все про этого... тренера своего, по лёгкой атлетике! "Пал Ваныч сделал", "Пал Ваныч считает, что..."! Мне, как отцу, обидно: обо мне он так не говорит! Не цитирует меня!
— Так ты ничего для этого не сделал! Что ему цитировать-то? Как он у вагон ресурсов урвал? — сказала Валентина, — не заметив, как ловко он сменил тему.
— Нет, нет... я люблю вас, обоих. Без вас моя жизнь лишена смысла! Ну, прости меня, родная!
Валентина поверила ему и упустила ещё один шанс уйти. Она взяла с мужа обещание, что он больше никогда не станет оскорблять недоверием её, и будет вести себя с Колькой, как любящий отец, а не Цербер.
Какое-то время он вёл себя идеально. Но потом его сократили с работы, и он был вынужден искать новое место. Почти год искал. Валентина работала, Коля поступил в институт на бюджет. "Шёл бы работать" —ворчал Геннадий, но поскольку сам сидел на шее у супруги, голоса не повышал.
К тому времени ему было уже слегка за сорок, он ещё располнел и выглядел не очень. По его специальности Геннадию отказывали под разными предлогами, и тогда он устроился охранником в кооперативное кафе. Ему выдали ствол с холостыми патронами, наручники и дубинку, и он понял, что это всё, о чём он мечтал всю свою сознательную жизнь.
Будь у него такой арсенал, он бы наказал отца, бросившего их с матерью, ради портовой шл * хи (тот работал в торговом флоте), и проучил бы хлюпика, которого по звонку взяли на его место, и ... многих бы поучил, у него был длинный список и хорошая память.
Однако, на работе применить дубинку, не говоря уж о пистолете, у него не было случая: клиенты попадались законопослушные и безропотно оплачивали любые счета. Иногда цокали языком, возмущались, но платили. Никто не хулиганил и не переворачивал столы.
Как-то в конце рабочего дня, прохаживаясь по закрытому помещению, звеня наручниками и поглаживая дубинку, он пожаловался своей нанимательнице, Мирославе, что ему жаль, что не получается проявить себя, применить оружие и наручники. Она пересчитывала выручку, и подняла на него удивлённые глаза. На следующий день, она, ничего не сказав, уволила его.
Это стало для него ударом. Он снова осел дома, а Валентина к тому времени работала где только могла, чтобы сын не бросал институт. Но Коля, видя, как надрывается мать, решил помочь ей, и стал подрабатывать на рынке. Первый раз получив деньги, в институт он возвращаться не захотел, а вскоре и вовсе съехал из родительского дома.
Он смог помогать матери деньгами, но мечты об инженерном будущем пришлось оставить. Хотя больше всего Николай мечтал не нём, а о свободе. Поэтому, вырвавшись из дома, он стал более раскрепощённым и весёлым.
Как-то в отсутствии отца он забежал к матери домой. Купил цветов, коробку конфет...
— Сына, ты чего? — испугалась мать, — как я цветы объясню... он же меня сожрёт потом!
— Прости, я забыл, — нахмурился сын, — мама, да бросай ты его, что ты терпишь? Посмотри, ты же.. — сказал он и осёкся, пощадив мать. Но она и сама всё поняла. Она превратилась в старуху, загнанную лошадь.
— Я не могу бросить его сейчас, — вздохнула она, — на что он жить-то будет? Сопьётся, руки на себя наложит, не дай бог.
— Пусть! Зато ты поживёшь нормально, мам! — сын обнял её, — решайся!
— Пусть работу себе сначала найдёт, а там посмотрим, — улыбнулась мать, и Николай заметил, что у неё мелко трясётся подбородок.
И он понял, что мать никогда не бросит этого... клеща.