Впрочем, Лоло так мало знала о них, что не могла говорить наверняка. А вот бабушка — она знала о них все, словно собственными глазами видела их погибший мир.
— Я уж думала, что я последняя из настоящих Фелиссенов, — С облегчением улыбалась она каждый раз, когда замечала неподдельный интерес внучки к Древностям, — А оказалось, что ты пошла в меня, а не в отца.
Поэтому сейчас, несмотря на всю жалость к отцу, Лоло чувствовала правоту бабушки. Никакие долги не могли стоить тех вещей, что хранились в их доме. И никакие “проходимцы” не имели права их забирать.
Бабушка захлопнула дверь прямо перед папиным лицом, и, тяжело вздохнув, прижалась к дверному косяку и осела на пол. Она закрыла лицо руками и всхлипнула, словно от слез.
Лоло всего пару раз видела ее плачущей — и плакала бабушка исключительно после ссор с папой. Даже причина этих ссор всегда была одна и та же: Древности. “Ты давным-давно распродал бы величайшие ценности человечества за бесценок, чтобы прогулять и проиграть эти деньги за ночь!” — в сердцах кричала ему бабушка, и, если раньше Лоло не воспринимала эти слова всерьез, то сейчас она поняла, что так оно и было.
Оставив часы, механизм работы которых девочка тщетно пыталась постичь, она поднялась с ковра, на котором сидела, и тихонько подкралась к плачущей бабушке.
— Не надо, ба, — Лоло тихонько осторожно ее за плечо, — Не плачь.
Отняв дрожащие руки от лица, бабушка пристально посмотрела на нее покрасневшими заплаканными глазами. По виду ее растрепавшейся прически можно было понять, насколько не заботил ее сейчас внешний вид, о котором обыкновенно бабушка пеклась почти так же сильно, как о Древностях.
— Не буду, Лоло, — Едва слышно прошептала она, утирая слезы, которые, наоборот, потекли еще сильнее.
— Папа не отдаст им ничего. Он тебя боится.
Это оказалась плохая попытка успокоить бабушку. В ответ на заверения внучки она лишь горько покачала головой:
— А их он боится еще больше.
— Почему? — Девочка понадеялась, что хотя бы сейчас бабушка поговорит с ней “по-взрослому”.
— Потому что это страшные люди, Лоло, — Утирая слезы, бабушка взяла ее за руку и заглянула в глаза, — Они ни перед чем не остановятся ради денег. А в этом доме — целое состояние.
— Ты про Древности?
Бабушка кивнула:
— Эти вещи видели прежний мир, видели Солнце, настоящее Солнце, представляешь!? На свете есть люди, способные убить за них.
— И папа им задолжал?
Бабушка тяжело вздохнула и потупила взгляд:
— Порой мне кажется, что твой папа задолжал всему миру.
— И что же нам делать?
— Спасать то, что можно спасти. И сидеть тихо-тихо.
И Лоло сидела. Дрожащими от волнения руками она снова и снова пересобирала часы из мелких шестеренок, изящных медных стрелок и круглого золотистого циферблата, наблюдая за тем, как бабушка снует по коридору туда-сюда, выволакивая из комнат Древности одну за другой и перетаскивая их в подвал.
Это были настоящие Древности — не чета той лампе, что стояла в игровой. Здесь были и картины, написанные за несколько веков до Предела, и какие-то неведомые экраны, и много чего еще — но среди всего этого по-настоящему важна была только Нефритовая Клетка. Лоло не надо было видеть ее воочию, чтобы понять, что этот огромный, в половину ее роста, сверток из плотной ткани — это и есть главная жемчужина бабушкиной коллекции, вещь, добытая кровью и потом ее далекого предка, Себастьяна Фелиссена, давшего своим потомкам право называться дворянами — “Хранителями” — и жить в одной из лучших колоний.
Бабушка — совсем хрупкая и худенькая женщина — тащила эту невообразимую ценность в подвал в одиночку, не подпуская к себе никого из слуг. Папе тоже хватило ума не показываться ей на глаза.
Лоло даже выглянула из комнаты, чтобы посмотреть в спину бабушке, медленно скрывающейся в паутине лакированных резных лестниц с Клеткой в руках. И как раз в этот момент в парадные двери их дома раздался стук.
Отец подлетел ко входу так быстро, словно стоял за углом в ожидании. Жестом отогнав дворецкого, он самолично распахнул широкие двустворчатые двери, и на пороге появились странного, даже немного угрожающего вида люди в дорогих черных сюртуках и шляпах. Лоло все трое показались совершенно безликими — разве что того, что в центре, можно было заподозрить в плохом зрении из-за пенсне на кончике крючковатого носа.
— О! А вот и хозяин собственной персоной! — Бесцеремонно перешагивая через порог, воскликнул этот центральный, — Надо же, какая птица снизошла до нас!
Из-за лестницы, да еще и со второго этажа, девочке было видно только отцовскую спину, но даже сзади ей показалось, что папа ни на шутку испугался — это действительно не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал перед бабушкой.