– Ну, ладно, – она передергивает плечами. – Думай. Решай.
– Я пойду. Мне нужно… я должна забрать деньги у квартирантов. А потом отец обещал отвезти меня на дачу.
– Хорошо.
Я встаю, отряхиваю платье. От крошек? Или от своей вины, от недосказанности, висящей в воздухе?
– Не обижайся… Правда, не обижайся, Марго. Ты тут не при чем.
– А я не обижаюсь. И да, я в самом деле не при чем. Никто не сделает выбор за саму тебя.
И я растягиваю губы в улыбке и ухожу. И ловлю ее пристальный взгляд на прощанье, она смотрит так, как будто видит меня насквозь, как будто она уже миллион раз встречала таких, как я, и знает все, и ей не надо ничего объяснять. Но если это так, то зачем, зачем это, зачем ей я, издевается она, что ли?..
И уже на пороге я оборачиваюсь и спрашиваю:
– Все еще в силе, Марго? Твое предложение?.. Ты все еще меня ждешь?
И у нее как-то дергается лицо, и она говорит:
– Ты знаешь, что да.
И я киваю, и больше ничего не говорю, и захлопываю за собой дверь, и ухожу, теперь уже действительно ухожу.
А на улице синее небо и двадцать два градуса тепла. И мое платье снова развевается на ветру. И я свободна, свободна. Как ветер. Как это небо. Как солнце, что заливает лучами мое лицо.
Я не хочу принадлежать Марго. Я не хочу быть с ней. Лучше Листовский – это ничего не значит.
А вчера? Зачем я к ней пошла вчера?..
Просто мне было очень плохо. Потому что Элли слишком хорошо танцевала… Слишком правдиво изображала с Асей то, что у нас было когда-то… и чего больше нет, нет!
Но… но может быть, Марго права? И я вовсе не люблю Элли? Все это – только самообман, глупость, иллюзия? И я просто зациклилась на ней?.. В самом деле зациклилась?..
О Элли, о душа моя, о призрачный пламень моего истерзанного сердца. Если бы ты была просто одной из многих, если бы ты была лишь звеном длинной цепи встреч и разлук… Если бы можно было тебя поставить в один ряд с другими, поставить – и тем самым забыть!
И обнулить, и уничтожить, и вычеркнуть из своей жизни – как несущественное. Не имеющее никакого значения. Просто еще одну неудачную попытку… найти кого-то, кто будет похож на тебя так сильно, что с ним можно будет слиться воедино, растворившись, разъяв себя на составные…
Чтобы вышло в итоге иное. Что-то совсем другое. Не я и не ты.
Когда-то, когда она еще и не смотрела на меня, а только я на нее – ищуще, призывно, жадно, с одним-единственным ломающим мозги вопросом, я написала ей стихи, в конце чудом уцелевших лекций по психологии:
Забава старая – любить,
В чужом лице искать свое,
И в бесконечность, может, длить
То, что на миг лишь рождено…
Но если эту дурь убрать
И запретить как смертный грех,
То что останется для нас
С тобой? Да в общем, и для всех?
Да, это были посредственные стихи, и рифма порой терялась, но шли они от самого сердца…
Мне тогда показалось, Элли – мое отражение. Просто в очень кривом зеркале. Элли была красивее, талантливее, самодостаточнее меня. Нельзя было не влюбиться в нее при первой встрече.
Но я-то ценила ее не за внешность! Во всяком случае не за нее одну… О насколько же все было бы проще, если бы Элли была просто хорошенькой дурой! Как легко было бы ее забыть…
Но она училась на физтехе (пока не бросила), она преподавала детям математику как репетитор. Она могла сама починить компьютер… Элли дружила с головой. Вот в чем заключалась главная беда…
И она была гетеросексуальна на восемьдесят процентов. А я на пятьдесят.
И поэтому было ясно, с самого начала было ясно: она все равно уйдет. Найдет себе какого-нибудь парня и уйдет. Потому что для нее они физически привлекательнее, потому что такие отношения приняты в обществе, потому что у них есть будущее… Хотя едва ли Элли думала о будущем, конечно; как и я, она не стремилась к традиционной семье.
Но неужели этот… я с омерзением вспоминаю вчерашнего белобрысика… и она с ним… Неужто он лучше, чем я?