— Кто ваш непосредственный начальник, сержант? — Голос его вдруг стал тверже, решительнее.
Микки ответил ему не сразу. «Что ж, — подумал он, — этого и следовало ожидать». Всякий раз, когда он допрашивал облеченных властью или просто состоятельных людей, в какой-то момент обязательно звучала эта фраза. Но только тогда, когда они пытались что-то скрыть. Когда они чего-то стыдились.
Или боялись, что что-то выйдет из-под контроля.
— Я так понимаю, вы отказываетесь отвечать на мой вопрос.
— А вы — на мой? У меня есть друзья в полиции, сержант. Друзья на высоких должностях. Большие шишки.
Он указал на фотографии на стенах — вот только, к сожалению, угодил в снимок актера Филипа Гленистера, игравшего полицейского в сериале.
Микки хотел было упомянуть Фила, которого и считал своим непосредственным начальником, но прикинул, что его ранг не произведет должного впечатления. И назвал другое имя:
— Старший инспектор Брайан Гласс.
Балхунас с каменным лицом откинулся на спинку кресла.
— Сержант, я вынужден просить вас уйти. Я занятой человек, у меня много работы. Особенно учитывая сегодняшние события. Мне грозят гигантские убытки.
— Я понимаю, мистер Балхунас, но…
— Закон не обязывает меня ничего вам говорить, и все дальнейшие вопросы я рекомендую адресовать моим адвокатам.
— А точнее?
— «Фентон и партнеры».
Фирма Линн Виндзор. Тот самый офис в григорианском доме у подножья Ист-Хилла.
— Понятно. — Микки встал и направился уже к двери, но на полпути остановился и сказал: — Последний вопрос.
Балхунас ждал, похоже, даже затаив дыхание.
— Человек, который ехал с вами в машине.
Снова проблеск страха в глазах.
— Не понимаю.
— Понимаете. Человек, который сидел с вами на заднем сиденье. Вы вышли, машина поехала дальше. Он остался внутри. Кто это был?
Губы его шевельнулись, но не исторгли ни звука.
— Мистер Балхунас?
— Там… там больше никого не было. Только я.
— Вы меня обманываете, сэр. Я знаю, что там был еще один человек. И меня интересует его имя.
Балхунас вскочил, дрожа от гнева.
— Убирайтесь! Немедленно! А не то я доложу вашему начальству! Мои адвокаты этого не потерпят! Вон!
Микки почувствовал, что тоже заводится, но быстро взял себя в руки.
— Я уже ухожу, мистер Балхунас. Но мы еще увидимся, можете не сомневаться.
И он ушел.
Уже на улице, шагая вдоль Миддлбороу, он пытался составить общую картину, но безрезультатно. Чего-то не хватало.
Но он знал, что если вспомнит того человека из машины, то многое прояснится.
Пол весь трясся. Нужно присесть.
Его отпустили. Пришлось. Даже в качестве свидетеля не могли задержать — он же ничего не видел. Во всяком случае, не говорил, что что-либо видел. Иначе пришлось бы много думать — и тогда началось бы. Никакого тебе солнца в лицо, никакого свежего воздуха. Не расслабиться. Нет. Опять в пещеру. Так не хочется… Так не хочется туда возвращаться.
Но они никак не унимались. Говорили ему что-то, ждали ответа. Пытались понять, правду он говорит или нет, цеплялись к словам, вслушивались в интонации. А ему совсем этого не хотелось. Более того, нельзя было этого допустить.
Потому что, если им не понравится то, что он говорит, и то, как он это говорит, его запрут в камере и никогда больше не выпустят. А камера ведь ничем не лучше пещеры.
Ну, может, немного лучше: в камере, если повезет, он будет сидеть один. Без Садовника. Уже что-то.
Но он ничего не сказал. Не стал им помогать. Потому что они — собаки. Они — земля. А он — ветер. Он — бабочка.
— Я бабочка…
Он и сам не заметил, как произнес это вслух. Люди притворялись, будто ничего не слышали, притворялись, будто не видят его. Искоса поглядывали — и шли себе дальше. Эти люди делали его невидимым.
Плевать.
Он шел по улице. Магазины, прохожие с пакетами. Заходят в магазины, выходят с новыми пакетами. И еще, и еще. Спешат, пытаются успеть до закрытия, а то ведь придется ждать аж до завтра. Что ж, подождут — и опять сначала. Такая у них жизнь.
Но у него жизнь совсем другая. Всегда была другой. Потому что внутри него вмещалась радость, недоступная и неизвестная им.
Он повторял это про себя, шагая по улице. Слова иной раз прорывались наружу через заслон гнилых зубов. Но только он знал, что они значат, эти слова. Только он их понимал.
Вперед, все дальше.
Он слышал зов пещеры. Он знал, кто там находится. Знал, как он поступит. Но беда в том, что Пол — слабый человек. Он заходил, проверял, все ли в порядке, заходил узнать, не изменился ли он, готов ли он выйти наружу и вести себя хорошо. Превратиться из Каина в Авеля. И иногда он говорил: «Да, я готов». Но он обманывал Пола. Притворялся, чтобы его выпустили. А на самом деле он оставался прежним. Плохим. Очень плохим человеком. Злым. Змием в райском саду. И он бросал Пола в пещеру. И Пол сидел там в темноте, плакал, скулил. И чувствовал себя виноватым. Пытался выбраться наружу, увидеть грех и вдохнуть воздух. Но выхода не было. Выход появится только тогда, когда Садовник сам решит указать выход.