Кирилл пошёл к выходу пещеры, собрал несколько сухих веток и травы. Наученные руки почти автоматически начали складывать очаг у стены, ближе к выходу, но так, чтобы дым уходил наружу. Камни нашлись неподалёку, и он выложил их кругом.
Огонь пока оставался проблемой. Спичек нет. И зажигалки тоже. Он вспомнил прадеда, показывающего трение палки о дощечку, и стиснул зубы. Если он мог, значит и я смогу.
Затем Кирилл принялся осматривать окрестности у ручья. Тщательно, с осторожностью. Теперь он не просто смотрел на мир – он чувствовал угрозу. Какие-то места давили, словно там притаилось что-то невидимое. Их он обходил стороной, даже близко не подходил. А на безопасных участках искал длинные тонкие ветки и лианы.
Из этого можно было сплести простейшие силки – на мелких животных. Прадед учил его подобному Их нужно ставить на той самой тропинке, где зверьки бегают. Кирилл нашёл следы у ручья – мелкие отпечатки лап и копыт, ведущие в заросли.
Он вернулся в пещеру с охапкой лиан и веток, устроил что-то вроде настила, чтобы лежать было мягче. А потом начал работать руками, словно его жизнь зависела от этого:
“Да, теперь я Робинзон. Только хуже. У Робинзона был шанс на корабль. А у меня – только камни, узоры и тишина, которая смотрит мне в спину.”
И чем дольше он двигался, тем отчётливее чувствовал, что окружающий мир словно наблюдает, оценивает каждый его шаг.
………..
Кирилл сидел на корточках у выхода из пещеры, перед собой сложив камни в круг. Внутри уже лежала сухая трава, мелкая щепа, чуть потолще веточки. Он смотрел на всё это, и сердце у него колотилось так, будто он собирался не костёр разжечь, а экзамен сдавать.
Огонь.На Земле он просто щёлкал бы зажигалкой. В худшем случае – спички. Даже дома, в городе, он иной раз ленился и подносил газовую горелку, чтобы быстрее заварить кофе в турке. Но теперь – ничего. Только он сам, его руки и палки.
Он выбрал прямую сухую ветку и другую – потолще, положил её на землю. Кончик ветки приставил к маленькому углублению, которую процарапал острым камнем и обложил сухим мхом. Сжал зубы и начал крутить. Сначала легко. В голове мелькнула детская усмешка:
“Ха! Как в кино.”
Но через минуту лёгкость ушла. Пальцы начали скользить, ладони жгло трением. В дощечке углубление становилось темнее, но дыма не было.
Кирилл стиснул зубы. Продолжал, несмотря на боль. Пальцы уже не слушались. Сухая кожа рвалась, и он видел – на подушечках появляются алые полоски. Боль обожгла, но он не остановился. Прадед бы не остановился. И я не остановлюсь.
В какой-то момент он почувствовал – всё тело работает в такт с руками. Спина мокрая, дыхание сбито, руки дрожат. И вдруг – тонкая струйка дыма. Настоящего, живого. Сначала он не поверил. Замер. Потом, очнувшись, торопливо насыпал сверху щепы, подул. Дым усилился, и в сердце что-то дрогнуло.
И тогда, совсем внезапно, щёлкнуло. Сухой мох сначала задымился, а потом всё же вспыхнул оранжевым язычком. Огонь. Настоящий. Его огонь. Только сейчас Кирилл откинулся назад, и хриплый смех сам вырвался из груди. Нервный, ломкий, но настоящий. В глазах стояли слёзы – от дыма или от усталости. Он держал ладони перед собой, на которых выступала кровь, и смотрел на этот крошечный, едва живой огонёк, словно это был дар.
Огонь трепетал, жил, и вдруг он понял. Что впервые с того момента, как очнулся в этом мире, он не чувствует себя чужим. Не совсем. Пусть этот мир смотрит на него, пусть выжидает – но он тоже может дать ответ. Пусть маленький, пусть через кровь и боль.
Он бережно подложил ещё веточек, глядя, как пламя медленно разгорается. И понял – здесь, в этой каменной пасти, впервые стало теплее не только телу, но и душе.
“Если есть огонь, значит, я ещё жив. Если есть огонь – значит, я могу.”
……….
Следующая ночь опускалась незаметно, словно густая ткань, которую медленно, слой за слоем, накидывают на плечи. Кирилл сидел у своего первого костра и смотрел, как огонь тянется кверху тонкими языками, колышет воздух, отбрасывает дрожащие тени на стены пещеры. Ещё несколько часов назад он боялся этой тьмы – глухой, чужой, полной невидимых глаз. Казалось, что за каждым поворотом скал прячется что-то хищное, готовое прыгнуть. Но теперь всё изменилось. Свет костра отодвигал мрак, выталкивал его за пределы пещеры, будто выставлял охрану. С каждым потрескиванием ветки Кирилл чувствовал: он не один, с ним – его огонь.