- Экзистенциальный кризис, конечно же, я его имею в виду,- ответил Преображенский,- и мне странно думать, что живое существо, имеющее способность осознавать, не задает себе вопрос, а для чего оно пришло существовать. Успело оно на свой поезд или нет? Или его поезд уехал без него.
- А если задает, тогда просто обязано отделять материи, тонкие от грубых. А раз так, оно приходит к понимаю, что можно унести с собой из занятого им вагона, а чего нельзя. Вот вы, к какой себя категории причисляете, к тем, кто понимает важность тонких материй или грубых? Ну же, вспомните, о чем мы говорили раньше?
Герман поморщился, и спросил:
- Я не помню. Здесь с памятью что-то творится. Я, я чувствую, что должен сделать что-то, очень значимое.
- Не переживайте,- ответил Преображенский, осматривая его,- мы всегда, постоянно что-то забываем, и, как ни странно, мы всегда знаем, что забыли непременно нечто значимое, просто про незначимое не помним вовсе. Не помним даже, что и забыли их.
- Так какой же правильный вопрос я должен сейчас задать? Именно тот, который может мне помочь в этом вашем дьявольском ядре условного ветвления?
- А вот представьте, что тот самый принтер, слетевший с катушек, благодаря приему непомерной дозы экстази-электронов из нелегальных розеток, использовал бы не привычные сопла для печати три дэ объектов этого мира, а нас с вами. Сознание своих же еще недавних творений.
- Вы хотите сказать, что мы сами творцы своей жизни? Это вы имеете в виду?
Преображенский закатил глаза:
- Фу, как прозвучало это банально,- он вздохнул,- но, вы все прекрасно понимаете. Но так ничего сказать не можете. И все же люди хуже собак. Вот Вселенский Шутник, когда отбирает у нас что-то, так, чтоб забросить в будущее подальше, чтоб нам веселей жилось, или чтоб мы достигли это снова, возможно, с лучшим уровнем эфирантов, мы что делаем? Правильно, досадуем, впадаем в уныние. И ругаем Его на чем свет стоит. В фрустрацию впадаем, находим в себе вдруг освободившуюся пустоту, выносящий из нас всю жизнь сквозняк.
- А существа четверолапые что делают? Опять правильно. Играя и радуясь, виляя хвостом, со всех лап бегут свою игрушку искать. А если не нашли? Да и Бог с ней. С радостью к хозяину бегут. Когда же у нас наши игрушки отбираются, то есть, теряются они или воруются,- Преображенский наклонился к Герману вплотную,- но вы же понимаете, что даже вор действует по плану Вселенского Шутника, так вот, нам играть не позволяет чувство собственного достоинства, надуманные представления о себе, склонности к накоплению, и фантомные боли чувства утраты исчезнувшего предмета. А собаке вот, подобная дребедень отчего-то не мешает радоваться жизни и благодарным другом хозяину оставаться, не смотря ни на что. Даже, если он отбирает у нее что-то. Мы же подобного нашему Творцу не прощаем никогда.
- Вы что-то сегодня в каком-то злом ударе,- проговорил Герман, морщась от наполнявшей его голову боли.
- Находите? Да, наверное, устал. Боюсь, эта встреча у нас с вами последняя. А вы все так и не задали мне главный свой вопрос. Вот Вселенского Шутника вы о чем хотели бы спросить?
- Я просто уже столько всего пережил, что не знаю, какой из этих всех вопросов для меня главный. Казалось, раньше знал. А если бы увидел этого Вселенского Шутника, вряд ли ему вопросы задавал. Скорее бы дал хорошего пинка.
- О, как! Похоже, это вы сегодня в злом ударе! Но вы всего лишь мою теорию подтвердили. Но я вас понимаю,- сказал Преображенский,- что ж, бойся желаний своих. Как и творений. Да. Это к вам, кстати, более чем относится.
- Ко мне?
- Конечно, как желания – наш движущий мотив, так и творения – конечный результат, к нам во временное пользование приходят. Как, впрочем, и цивилизации. Они-то чем от всего прочего отличаться могут? Но мы действительно думаем, что апокалипсис к нам не придет, мы все еще думаем о нем гипотетически. Живем на уровне персонажа приживальца. И мы все еще больны желанием копить. Но все же, что же мы понять должны?
Преображенский еще некоторое время изучал лицо Германа, затем решил уже уходить, но вернулся. Так же, как сделал это в первую их встречу.
- А знаете, черт, все же я скажу,- заговорил он снова,- вы все-таки успели на свой поезд. И даже уселись в свой вагон. Вот только дальше порога не прошли. На правах хозяина не уселись в кресло, не потребовали своего законного вина в непременно хрустальном бокале. Вы так на пороге и остались стоять. Что-то не пустило или сами не вошли. А при каждой остановке, которую ваш поезд делал, вас пытался вынести сквозняк. Вам бы улететь, чтоб, Дьявол бы вас побрал, искать другой путь, что ли. Но вы вцепились в двери мертвой хваткой. И сквозняк проделал в вас дыру.