- Дыру?!
- Она втянула в себя вашу силу, забрала эфиранты, принялась втягивать вашу жизнь,- Преображенский вздохнул,- похоже, теперь собирается втянуть ваш мир.
- Так что мне делать?
- Вы, действительно, уже через многое прошли. Осталась мелочь. Черт возьми. Починить какой-то сломанный механизм. Взять что-то из него. Отдать кому-то эфиранты. Вернуться в мир свой. Путей у вас много, выбирайте. Шутник, на самом деле, не отобрал ваш алгоритм, а лишь швырнул его вперед подальше, чтоб было время у вас вновь его собрать, возможно, даже лучший.
********8
Та-а-дах … жи-и- их, динь … та-а-дах ….
По залу равномерным гудением разносился грохот. Словно билось чье-то сердце. Или пыталось запуститься. Вибрация довольно хорошо разносилась по каменному полу, и отдавалась в покоившемся на нем Германа теле. Как ни странно, она успокаивала заполнявшую болью голову. Даже постепенно эту боль унимала. И Герману подниматься не хотелось. Усталость, накопившаяся в нем на этом пути, уже перевешивала желание сопротивляться невзгодам дальше. Он был уже на грани того, чтобы просто забыться. Он слушал этот звук. Принимал вибрацию в свое тело. Пытался понять, куда она уходила дальше. Где она замирала. Хотел последовать за ней.
- Пацан? Ты как?
- Германчик, сильно болит?
Герман вспомнил, что должен был что-то важное сказать. Нет, починить? Но не помнил что именно.
Руда в вагонетках вдруг снова заискрилась, и заиграла цветом. А толпа обесцвеченных стала медленно заливаться невесть откуда взявшимся светом. Выглядело все это так, будто в пасмурный день, который, казалось, уже никогда не закончится, в окно пролилось солнце. Толпа обесцвеченных вдруг задрожала. Кто-то из них стал дышать так, словно никогда до этого не дышал. Кто-то принялся рыдать, будто до этого никак не мог себе этого позволить. А кто-то, напротив, замер, и сквозь запыленные окна свой взгляд в небо устремил.
Герман посмотрел на нависшие над ним лица, с некоторой паузой в них своих спутников узнал, и снова попытался понять, кто они были для него. Он вдруг смотрел на них как-то по-новому. Более того, все вокруг выглядело иначе.
А толпа обесцвеченных, обезличенных существ теперь, будто под дождь из цветных чернил попала, изливавшийся из какого-то невидимого, возможно, слетевшего с катушек принтера. Они заполнялись красками, и были полностью поглощены этим процессом, и всеми метаморфозами, сопутствующими ему.
И все накрывала тишина. И только ….
Та-а-дах … жи-и- их, динь … та-а-дах ….
- Это маятник?- спросил Герман.
- Да,- ответил Степной Пес,- походу, желает запуститься.
- Но ему мешает цепь,- сказал Бородач,- это якорная цепь.
- Да неужели?
Степной Пес помог Герману подняться. И они медленным шагом приблизились к гудевшему, вздрагивавшему, звенящему своей странной якорной цепью, этому маятнику, в каком-то определенном мире, зовущемся Фуко.
- А где же сам якорь?- поинтересовался Степной Пес.
- Ну, или сам корабль, на крайняк?- спросила Селеста.
- Черт возьми! Это маятник!- воскликнул Герман.
Селеста смотрела, как Бородач поднял свою руку, и потянулся, к теперь уже казавшимся огромными звеньям, покрытым черными пятнами мазута и белыми кристаллами соли. Девушка хотела его остановить, но ее завораживало это зависшее в воздухе явление. Потому она, широко раскрыв глаза, следила за движениями большой руки. Смотрела, как широкое украшенное шрамами от порезов, полученных в каких-то баталиях, запястье скользило вдоль, словно трос натянутой цепи. Смотрела, как пальцы, огрубевшие от тяжелой работы, зашевелились, чтобы тронуть гудевший от напряжения металл.
А потом Бородач вдруг словно выпрыгнул из окружавшей их всех картины, потянулся и нырнул. Нырнул в то самое странное пространство, в которое уходила цепь. За ту невидимую границу.
- Бородила!
- Маятник!- вдруг снова закричал Герман.
- Бородила!
Крикнула Селеста, и ухватилась за последний улетавший ботинок. И тут же почувствовала, как маленькие корешки обвились вокруг ее ладони и руки. И потянули за собой.
За ней прыгнул Герман, едва успев схватиться за шнуровку ее ботинок. Он только-только осознал, что пришел в себя, был несказанно рад, образовавшейся паузе, пока все на этот маятник глядели. Но, услышав Селесты крик, ни секунды даже не думал. И вот уже вслед за ней в странное пространство тоже летел. Только почувствовал, как натянулись его штаны, как обжал тазовые кости его ремень. Ткань брюк затрещала, обещая вот-вот порваться, а ремень собирался вовсе с бедер соскочить.