Герман хотел закричать. Хотел снова что-то спросить, хотя и не знал точно, что. Но как только отрыл рот, язык тут же сам собой в глубину горла полез. Опасаясь подавиться, Герман рот закрыл. Стиснул зубы, и за голову схватился, и руками ее сдавил. Это предоставило ей хотя бы еще на несколько секунд свою форму сохранить.
- Ну, все, думаю, достаточно,- как из испорченного динамика прозвучал голос Хагайа,- и с вас, чтобы понять, что Хагайа не какой-нибудь, с какого-то наба, лох, которого легко можно кинуть. И этим солдафонам, чтоб начальству о проделанной работе доложить!
Смех Хагайа заполнил все трещавшее по швам пространство. Затем он стал разноситься все ближе и ближе. Ноги Германа ударились о жесткую колючую поверхность. Правая тут же подвернулась, и ее от лодыжки до колена прорезала острая боль. В нос ударил противный запах.
Герман опустился, и задницей уселся на выступ из застывших вулканических каменных соплей и, очевидно, слез, когда-то прекрасного мира. Мира, который, возможно, когда-то был его. Над головой фантастическим зрелищем надувался большой пузырь. На его поверхности искаженным отражением играла комната-лаборатория Хагайа. Пузырь быстро уплощался, пока не превратился в фотографию, картинку, отпечатанную на натяжном потолке, висевшем, просто под облаками, казалось, нигде и ни на чем. А потом по ту сторону картинки что-то взорвалось. Все исчезло, проявляя над головой уже тяжелые облака окружившего его мира ада. Лишь из какой-то странной точки, светившейся подобно дыре в кинопленке, вылетел монитор от компьютера Хагайа. Как напоминание, откуда они тут оказались, и отчего сбежали, бежевый стеклянный его корпус плавился и дымился.
- Мы …, мы не умерли?- прозвучал вопрос Селесты.
- Хагайа! Черт возьми!- где-то прокричал Степной Пес,- какого черта ты все это сделал?!
*************************25
Но вот ты выходишь на открытое пространство, наконец, и, наб, понятия не имеешь, что со всем этим делать
- Вау! Как из канализации какой-то вынырнули,- закричала Селеста,- на свет, блин, Божий! Реально, Божий!
Она тут же расхохоталась. И ее голос отразился от взлетавших в высоту стен, гладкого асфальта дороги, мониторов, подсвеченных, заполненных каким-то постоянно менявшим свою форму газом. Последние были подобны огромным кускам плоского льда, вдруг попавшего на яркое жаркое солнце. Только здесь испарения не улетали в атмосферу бесконтрольно, они оставались у самих же поверхностей, окрашивались цветом. Лазерные лучи, подобно иголке принтера, высекали канву, и газ тут же ее заполнял, мгновенно создавая картину. Какие-то изображения срывались с поверхностей мониторов, и по улицам разлетались, освещали панели стен домов, стекла окон, чтобы беззвучно взорваться, и испариться, окончательно уже исчезнуть в атмосфере невероятного города.
- А ну, заткнулись все!
Призыв к молчанию Регины, действительно, заставил заткнуться всех. Даже мысли перестали бежать, предоставляя всю оперативную память глазам. И обработке бежавших перед ними картин. А перед ними бежал тот самый город, который Герман видел, когда с той странной сферы соскользнул, прямо перед тем, как провалиться в ад.
- Вау! Что это?- спросила Селеста, разглядывая пролетавший прямо над ними какой-то транспорт, отдаленно напоминавший старинный паровоз. На крыше он имел некое образование, напоминавшее трубу, но странную, фантастическую. Из нее выходил пар, но также расцвечивался светом.
- Ну, если то место, откуда только что вылезли мы, адом называют,- сказал Хагайа,- это чистилищем назовем.
- Фу, как,- фыркнула Селеста,- я бы сказала, что это рай. Да ну, нафиг, я бы здесь жила! Наконец-то, во что-то нормальное попали.
- На рай человеки не заслужили. А раз они снуют здесь, то там, то сям, чистилище это, наб, и все!
Твердо заявил Хагайа, и как-то, своими странными конечностями потащил всех прочь с проезжей части, на тротуар. Подальше от игравшего факелом фонаря. Исполнен он был в старинном стиле. А пламя его постоянно меняло цвет, от ярко желтого до оранжевого, становилось синим, затем выцветало до бирюзы. Такое освещение улиц, возможно, и могло кого-то раздражать, но вновь прибывшим гостям пока радовало глаз. Кроме Германа, очевидно.
Когда они оказались в относительной тени, и коснулись стены, восторг от увиденного улегся, Степной Пес снова к своему вопросу вернулся.