Человек улыбнулся, делая на последнем слове ударение.
Герман снова решил промолчать. Или даже не решил. Просто не имел понятия, что отвечать. Человек говорил так мягко, так вкрадчиво, по-приятельски дружелюбно и доступно. К тому же, он обладал властью. Черт возьми, все в нем говорило о том, что быть на его стороне выгодней всего.
- Так что, по-вашему, нам делать, исчерпать желание каких-то гипотетических людей героем вас считать до нуля или возвысить до апофеоза? В нашей власти, как то, так и другое.
- Что вы имеете в виду?- встрепенулся Герман.
Человек делано вздохнул, выказывая свое мнение, что об этом должно быть ясно и без его слов.
- Знаете, что я понял за годы управления этим городом? За годы борьбы, нет, возни с этим ничтожным сопротивлением.
Человек приблизился к Герману так, словно невероятный секрет решил рассказать.
- Герои не умирают лишь в сердцах недотеп, которыми желают управлять те, кто посылают героев на смерть.
Герман поерзал на стуле. Человек хотел, чтоб Герман нервничал, и Герман нервничал. Человек продолжил, и Герман его слушал.
- Сопротивление отправило вас, чтобы вы учинили какой-то беспредел. Они вбили вам и вашим сотоварищам очередную несуразицу. Но для чего, чтобы решить свои скользкие дела. Но можно исправить вашу ситуацию. Выдайте мне этих дельцов. Начните, пожалуй с амбивитчера по имени Хагайа. Да, ведь именно он ставил вам имплант. Да, мы все об этом знаем. Амбивитчер промышляет краденным оборудованием. Млеет от няшных котят.
- Вам нужна группа диверсантов,- сказал Герман,- я не из их числа. А друзей у меня нет. Мне даже некого с днем рождения поздравить. А о моем никто не помнит. Уж поверьте мне, это мне известно не понаслышке.
- Предположим, продолжайте,- он подался вперед, выказывая внимание.
- И я никого не знаю, кто мог бы подходить под описание диверсантов.
- А как выглядят вообще диверсанты, вы знаете, я полагаю.
Герман снова поерзал на стуле.
- Нет! Я даже понятия не имею, в чем заключаются здесь диверсии! И что здесь есть сопротивление!
- Хм, вот как? Не понимаете?
И человек снова откинулся на спинку стула. Герман хотел сделать то же самое, спина уже устала поддерживать его вынужденное сидение торчком. Но слишком короткая цепь этому мешала. Человек смотрел на это не без какого-то удовольствия. Но, улыбнулся, поднялся, вынул из кармана ключ, покрутил его в пальцах и потянулся к скобе.
- Свобода и контроль, звенья одной цепи. Находятся по разные стороны просто. Одни по эту сторону, по мою, другие по вашу.
Он стал поворачивать ключ, в глубине стола загудела лебедка, и цепь стала укорачиваться, и Герману вовсе пришлось со стула подняться, а затем, на стол улечься, вытянув руки вперед. Лицо человека при этом оказалось к нему очень близко. Достаточно, чтоб все поры на нем рассмотреть. Но положение было настолько неудобным, что долго делать это невыносимым было.
- Да, слишком большой контроль вызывает неудобства, и близкие контакты. Поэтому нужны дополнительные меры. Свобода, напротив, не требует близких контактов. Но система контроля должна быть более изощренной. Незаметной.
Он провернул ключ, и цепь ослабла настолько, что Герман сполз со стола, и смог усесться на стул так, как бы пожелал, даже вразвалочку.
- Группки сопротивления грозятся каким-то устройством, которое изменит порядок. Они хотят закрепить выпадающие паззлы нашего мира. И проявить недостающие. Хотят, чтоб мир опять стал цельным.
- А чем это плохо?- спросил Герман, кривясь, и потирая передавленные кисти рук.
- Чем?- вскинул брови человек,- тогда нам всем не потребуются импланты.
******************************30
Выученная беспомощность порождает вынужденный патриотизм
За дверью раздался какой-то шум. Стали доноситься обрывки каких-то фраз.
- Развенчать?! Исчерпать желание считать его героем?!
Кто-то явно за стенами бушевал. Герман бросил торопливый взгляд на человека. Но тот лишь губы поджал, и повел бровями.
- Да как вам в голову это пришло?!- выражал возмущение кто-то.
Дверь, наконец, распахнулась, и со словами:
- Да что вы делаете с этим человеком?!
Вошел Преображенский.
У Германа от сердца отлегло. Отлегло все. Все что налипло только что. И даже то, что в течение всех последних лет налипало. Так он был рад видеть этого человека.
- Профессор!
Только и воскликнул он, едва не падая в обморок. Понимая, что все его беды и несчастья закончились, наконец. Беды и несчастья, связанные с этим чертовым тестом. О других, что ему предшествовали, он уже не вспоминал.