- А ты все это из тех книг понял, да? Или придумал сам?- спросил вдруг Герман, чем удивил себя даже себя самого. Но тут же сообразил, что этим вопросом он просто попытался маскировать свою новую отрыжку, или ту самую апатичность, о которой мужик говорил. Неужели, он и правда, интеллигент?- ты здесь у нас, типа, не интеллигент, а, типа, простой пес, да?
- Да, я есть степной пес, чтоб ты знал, чувак. И, читая книги, я их читаю, чтоб ты знал, чувак-интеллигент. Тот индеец, друг Карлито, не про апатию к миру говорил. Напротив, он имел в виду цель. Он сам имел цель. И чтоб ее достичь, носился по пустыне так, что его яйца на всю Мексику звенели. И он ее достиг. Потому что знал, что этот мир реальный. Он убьет тебя, размажет, если ты будешь относиться к нему иначе.
- Ясно,- тихо и хрипло уронил Герман. Это получилось даже как-то свысока. Ну, во всяком случае, не он же сам на высокий ранг элиты здесь себя возвысил. Затем он перевел взгляд на девушку, в сравнении с мужчиной, выглядевшую очень юной и хрупкой. Легкое летнее белое платье в крупный черный горошек обтягивало ее стройное тело, на ногах тяжелые черные ботинки с высокой шнуровкой были надеты. Она просто покачивала ботинок, принадлежавший правой ноге, забросив ее на левую коленку, и улыбалась. Захотелось, просто захотелось задаться вопросом, как два такие абсолютно разные существа смогли оказаться рядом за одним столом, но вместо этого Герман спросил ее,- а ты что об этом думаешь?
- Я?- удивилась она, и чуть было даже не поперхнулась чем-то, что было в этот момент у нее во рту, затем она одарила Германа взглядом своих голубых глаз, потерла лоб, словно расправляя случайно вдруг появившиеся морщинки, вызванные этой временной задачкой, поправила свое безупречное почти белоснежное каре,- я думаю? Я думаю, что все проблемы от ума. Да, точно, вот, что я думаю. Вот посмотрите, если взять нашу человеческую голову, убрать то место, где хранится ум, то есть черепушку, и останутся только ушки. А ушки, они две половинки сердечка, разделенные, типа, головой, полной горем от ума. Если их соединить, получится цельное сердце. А сердце – это любовь! Любви мешает ум и голова!
- Ах, ты красава!- воскликнул Степной Пес, поднял руку с выставленным вверх большим пальцем, и двинулся навстречу девушке. Она также подняла свою ручку в аналогичном жесте, и они встретились ими. Его огромный, покрытый шрамами кулак, и ее маленький, изящный кулачок.
- Вижу, уже познакомились.
Тот же знакомый странный голос, о котором Герман успел и позабыть, прозвучал за спиной, и на стол упали два подноса с дымящимися бургерами. Они ударились о стол с такими силой и грохотом, что странным казалось, отчего все лежавшее на них по сторонам не разлетелось. Герман хотел об этом поразмыслить, странное его состояние к этому весьма располагало, оно цеплялось буквально за все. Но тут же и об этом позабыл. Справа от него села хозяйка этого, до странности знакомого голоса. Она села и повернула к нему лицо. И все его черты тут же совместились с теми, что в его памяти уже были, впечатались немногим раньше, и существовали. Они какой-то странной болью и истомой заныли в сетчатке его глаз, со скоростью выпущенной стрелы вся эта хворь рухнула куда-то вниз, и заколола в сердце, и защипало за живот. И только после третьей попытки его сердечного мотора запуститься вновь, после третьего удара его вдруг затроившего двигателя, когда пульсация его глаз пришла в норму, Герман смог уразуметь, что перед ним сидела та самая львица из вагона метро. Та самая, царствующая особа, что его шнурки связала. Но вот только макияжа на ней не было совсем, и волосы были собраны в аккуратную косу. Но от этого лицо ее выглядело еще лучше и, черт возьми, вельможней.
Теперь уже Герман поперхнулся чем-то. Чем-то непонятным, ведь в его вдруг пересохшем рту ничего и не было вовсе. Но он попытался все же в руки себя взять и с нервами совладать. Вместо робкого кряхтения смог из себя выдавить:
- Ты?
- О, как неучтиво вот это сейчас прозвучало,- ответила она твердым голосом, улыбнулась, и в сердце Германа снова закололо,- но в целом да, шерман, все верно, это я. Прости за шнурки.
- Шнурки?!- воскликнул мужчина,- ты сперла их у него, что ли?
- Нет, связала.
- Ах! Ха!- мужчина закачался на стуле, и стукнул ладонью по столу.
Но Герман не дал им возможности насладиться смехом.