Едва коснулся он земли, присоска устремилась к нему, и ударила в спину.
*****5
Только в этот момент Герман увидел стоявшую на поляне Регину. Замершую в ужасе Селесту. Степного Пса, который, схватив охотника за бороду, три раза подряд влепил тому по зубам, по его бородатой роже. И почему-то сердце Германа забилось быстрей. Неужели от гордости за этого неряшливого мужика, который с таким напором отомстил за него, и навалял такому великану. С опозданием навалял. Казалось, именно так он и подумал.
Ведь щупальце, все же, схватило его. И он уже был готов оторваться от земли, и полететь в то клокотавшее где-то там наверху, в живом облаке, существо. Как те дети, что были схвачены до него.
Но щупальце его поднимать, будто и не собиралось. Или собиралось, но у него не выходило. Оно скручивалось, суетилось, но не могло его схватить. Так, словно было не за что. Щупальце билось о траву, толкалось ему в спину, но словно проваливалось. Как пожарный шланг, из которого выпустили давление. А Герман, обезумевший уже от всех произошедших с ним событий и пониманий, пялился на своих, как-то внезапно появившихся, не то спутников, не то товарищей по пути, не то друзей. Он этого еще не знал.
Он опять принялся рассматривать свои руки, снова взялся за поиски тех злополучных перчаток, которые просто немедленно требовалось с себя сорвать. Он увидел, что та страшная слизь, которая налипла на него под звуки адского горна, не кровью была, а очень липкой глиной.
И он медленно поплелся от бьющегося в безумной агонии существа прочь, куда-нибудь подальше, ощущая, но, еще не особенно осознавая, что кошель в его кармане тихо, но настойчиво, несколько раз завибрировал. А существо, похоже, к нему потеряло интерес. Нет, не потеряло. Оно, даже будучи раздавленное тяжелой клеткой, все пыталось и пыталось дотянуться до него.
Бородатый охотник все-таки умудрился его поймать. Точнее сказать, безумные его действия привели к поимке. Но он, казалось, не был преисполнен радости. Напротив, со стоном боли, немедленно разнесшимся по всей поляне, опустился рядом с выбитыми клеткой дверями, и оперся спиной о стену сарая. Из его носа, по усам и бороде стекали капли крови. Герман глянул на него, и подумал, что вряд ли, сорвавшийся с его разбитых губ выдох, мог свидетельствовать о боли физической. Слышалась в нем тоска душевная, уж он-то, Герман, музыку таких стонов знал, это были стоны, будто, о какой-то утрате. Непонятно о какой. Свою добычу он все же получил.
Степной Пес отпустил его. Теперь смотрел куда-то вдаль. Тихо стоял, упершись кулаками в бедра. К правому кулаку прилипло несколько капелек крови бородача. Они как-то уныло выглядели на этом тусклом свете этой жуткой реальности. Рядом с ним, на куске валявшейся двери, сидела Регина. Она также смотрела вдаль, аккуратно, в своей обычной манере, в неизменной вельможной осанке сложив руки на коленях. Перед ней стояла Селеста. Стояла, широко расставив свои длинные ноги, и крепко упершись ими в землю. Низ платья, того же самого, белого в черный горошек, играя на ветру, легко поглаживал ее колени, пока она вглядывалась из-под козырька белоснежного каре, возможно, туда же, в какую-то только им троим известную даль.
Герман вдруг замер от представшей перед ним картины. Он даже про датчики и перчатки забыл, снова.
Внезапно он выпал из игравшей перед ним картины. И когда успел? Все замерло, а он все двигался куда-то мимо. Или все замерло лишь для того, чтоб он ушел в это свое мимо, и опять промахнулся. Он шел, или какая-то сила несла его прочь? Пока ….
******6
И это, должно быть, все и называют сном – бесконтрольное блуждание мыслей в хаосе из вязкого геля-киселя, сладковатого, иногда колючего. И мысли эти, беспрестанно барахтаясь, своим суетливым желанием понять хоть что-то, взбивают этот гель в какое-то подобие определенности, рождая череду таких непостоянных образов. Когда тело, отпустившее в царство Морфея свою подругу, да, выделенную ему на время подругу, именуемую Душой, само укутывается в приятное покрывало уюта, тепла и подобия защиты. Да-да, именно защиты, по крайней мере, в надежде на нее, разве этому телу можно еще предполагать как-то иначе, валяясь где-то абсолютно беспризорно.
Но вот только Герман уже какое-то время в этом покрывале чувствовал дыру. Он уж и вспомнить не мог, какое время назад дыра эта появилась. Но она высасывала тот самый обещанный ему уют и тепло, взамен оставляя пустоту. Дыра залегла на уровне сердца, у спины, коварно не позволяя ни сердцу, ни спине согреться. Она напротив, заставляла сердце от холода неметь.